При реках Вавилонских
Шрифт:
– Думаешь, они еще здесь?
– Они были здесь две с половиной тысячи лет. Будем надеяться, что еще остались. Их самая большая деревня на другом берегу Евфрата. Умма. Примерно в двух километрах вниз по течению. Почти напротив Квейриша, той арабской деревни, которую мы видели.
– Они помогут?
– Вот вопрос. Что такое еврей? Кто такой еврей? Почему предки этих евреев предпочли остаться в грешном Вавилоне? Кто знает? Все эти годы они оставались евреями, отрезанными от основного течения иудаизма. Это
– Интересно, знают ли они, что мы здесь? – задумчиво произнес Лейбер.
– Не беспокойся, стюард. – Хоснер потрепал его по плечу. – О том, что мы здесь, скоро узнает весь мир. В том числе и иракское правительство. А теперь вот что. Займись припасами. Обыщи весь самолет. Нам нужны вода и пища.
Лейбер кивнул и ушел.
– Судя по тому, что я видел, добраться до Ворот Иштар мне вряд ли удастся, – сказал Добкин. – Местность незнакомая, да и рельеф сложный. Наверное, и часовые расставлены.
– Что ты предлагаешь?
– На том берегу Евфрата рельеф совсем другой, плоский и ровный. И палестинцев там быть не должно. Сегодня вечером я спущусь к реке. Пусть несколько человек пойдут со мной и наберут воды. А я поплыву на тот берег.
– Часовые, – напомнил Хоснер.
Добкин пожал плечами:
– Как только на восточном склоне начнется перестрелка, часовые уже ничего не услышат. К двум часам ночи они замерзнут и устанут и будут думать только о том, как им повезло не попасть в другую команду.
Хоснер с сомнением пожал плечами:
– Если ты все же переберешься через реку и попадешь в ту деревню, что тогда?
Добкин и сам не знал, что ответить на этот вопрос. Телефона в деревне, конечно, нет. Дорога в это время года непроходима. На ишаке до Багдада не доберешься и за пару дней. Лучше уж в Хиллах. Но для этого не надо переплывать реку. И что Хиллах? «Здравствуйте, я генерал Добкин из израильской армии»?
– Чему ты улыбаешься?
– Так, шучу сам с собой. Послушай, я не подумал раньше. У этих людей в деревне, должно быть, и своих проблем хватает. Стоит ли их втягивать в наши дела?
– Проблем у них не больше, чем у нас. А в будущем, генерал, не советую придерживать такого рода информацию. В общем, выбор невелик – либо гостиница у Ворот Иштар, либо еврейская деревня Умма.
Добкин кивнул. Возможно, в Умме уже никто больше не живет. Не исключено, что там обосновались палестинцы. Нельзя исключить и того, что евреи могут отказать в помощи. Возможно ли такое? А может, войти в лачугу, объявить себя родственником и потребовать помощи?
Добкин считал, что у него есть такое право. Но не отомстит ли Риш беднягам, если узнает об их участии в этом деле? Конечно, узнает. Но какие еще
– Сегодня я пойду в Умму.
– Ладно. Я бы посоветовал поискать счастья в гостинице, но решать тебе. – Хоснер повернулся, и они вместе направились к хижине пастуха. – Я не дам тебе пистолет.
– Понимаю, оружие нужнее здесь.
Они прошли еще немного, потом Хоснер откашлялся:
– Я просил министра…
– Понял, – перебил его Добкин. – Я взял. У Пеледа, помощника Вейцмана, больное сердце. Он дал дигиталис. Ему запасов хватит на пару месяцев. Я взял двухнедельную норму.
– Надеюсь, этого достаточно.
– Я тоже надеюсь.
Из хижины вышел Исаак Берг с двумя стюардессами, Рахилью Баум и Бет Абрамс. Их голубые блузки и юбки были в пятнах от пота, йода и чего-то похожего на кровь. Обе женщины посмотрели на Хоснера и молча прошли мимо. В их глазах он прочитал страх и отвращение.
Берг пожал плечами:
– На меня они тоже так смотрят. Так хорошо ухаживали за нашим пациентом, Мухаммедом, пока я не применил средства пожестче. Никто нас не понимает, Яков.
– Он сказал что-то новое?
Берг сунул в рот незажженную трубку:
– Кое-что. – Он посмотрел на кружащий в небе «лир». – Меня больше волнует, не доставят ли из базового лагеря гранаты и минометы.
Хоснер следил за самолетом, пока тот не скрылся из виду.
– Тогда нам придется нелегко.
Добкин закурил сигарету:
– Как хорошо, что меня здесь не будет.
– Значит, все-таки идешь? – спросил Берг.
– Вы тут вечером будет давиться пулями, а я есть мацу, жареного ягненка и танцевать хора.
– По-моему, генерал, ты перегрелся на солнце.
Добкин рассказал Бергу о еврейской деревне.
Берг выслушал и кивнул.
– Извини за шутку, но звучит не по-кошерному, Бен. Не лучше ли придерживаться первоначального плана?
– У меня сегодня другое чувство.
Берг пожал плечами. В любом случае это – самоубийство.
– Кстати, Мухаммед рассказал, что Хаммади, заместитель Риша, гомосексуалист. Вот тебе и результат раздельного воспитания.
– Какая разница?
– Разницу почувствует Салем Хаммади, когда мы раскроем ночью этот его маленький секрет. Оповестим его товарищей через громкоговорители.
Хоснер усмехнулся:
– Это гнусно.
– Зато справедливо. Надо только установить динамики вдоль линии обороны.
– Уже сделано, – сказал Добкин.
Хоснер остановился в тени крыла. Земляная насыпь была завершена, и он прислонился спиной к согретой глине. В воздухе уже чувствовалось приближение горячего ветра. Беккер сказал, что барометр быстро падает.
– Как они здесь называют восточный ветер?
– Шержи, – ответил Добкин. – Чувствуешь?
– Кажется, да.