При реках Вавилонских
Шрифт:
Отряд арабских пехотинцев непосредственно за спиной Мурада начал слепо палить по прибору ночного видения – зеленые линии трассирующих пуль переплетались в темноте под разными углами. Все они сходились на земле и мерцали, словно погибающие светлячки, а рикошеты разлетались во всех направлениях.
Мурад нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда картинка в его инфракрасном прицеле начала исчезать.
Главный недостаток этого прицела заключался в том, что во время боя он бледнел, если оказывался нацеленным на светящийся фосфор. Следы выстрелов отряда как раз пересекали красную картинку его прицела и оставляли белые полосы, которые постепенно расплывались и сливались. Именно
Снайпер выругался и выстрелил не глядя.
– Прекратите вы, дураки, прекратите сейчас же!
Он стрелял вслепую – еще и еще, не останавливаясь. Его напарник, Сафар, тоже кричал – он сумел перекричать «АК-47», и отряд прекратил огонь.
Хоснер понял, что случилось. Кто-то, попав в эту ситуацию, сказал бы, что Бог вновь оказался на его стороне и помог ему. Но Хоснер чувствовал: высшие силы просто играют с ним. Бомба. Взрыв. Автоматы. Теперь, наконец, вот это. Он не заговорен от опасности. Напротив, он проклят. И когда только всему придет конец?
Изображение в прицеле Мурада восстановилось, и снайпер внимательно всмотрелся в то место, где только что находился Хоснер, но ничего не увидел.
А Хоснер всего-навсего нашел небольшое углубление в склоне холма, ниже крутого подъема уступа, который служил наблюдательным пунктом, и скатился в него. Как и любой пехотинец, он прекрасно знал, как сжиматься, занимая поменьше места. Каждый мускул съежился, воздух из легких куда-то испарился, и человек, словно сдувшийся воздушный шарик, поместился в жалкую ямку, в которую в обычной жизни никогда бы не вписался. Все его тело, руки, ноги уменьшились в размере каким-то метафизическим образом, известным только тому, кто сам побывал под обстрелом, а ложбина в земле, казалось, стала на несколько драгоценных сантиметров глубже, чем мгновение назад.
Внезапно Мурад испугался, почувствовал себя обманутым, незащищенным, словно оказался на поле. Он тоже нашел в земле крохотное углубление и зарылся в него.
Звуки боя доносились с вершины холма, но здесь, в этом месте, казалось, царила тишина. Хоснер и Мурад выжидали, словно испытывая друг друга. Два ночных прицела. Два глушителя и две превосходных винтовки. Молчаливые, невидимые и смертоносные.
Основной отряд ашбалов отстоял на сотню метров от внешней границы периметра, но несколько групп хорошо подготовленных саперов, способных проникнуть в тыл противника, просочились на позицию непосредственно под брустверами и завалом. Там они и притаились, бессловесные и замерзшие, вооруженные только ножами и пистолетами, обмазанные для маскировки грязью – так они ожидали той минуты, когда основные силы нанесут решающий удар. Будь у них гранаты, торпеды, ранцевые заряды – то есть все то, что положено иметь саперам, – они уже давно посеяли бы панику в рядах израильтян. Но никто и не предполагал, что придется штурмовать холм с целью взять заложников. И потому саперы чувствовали себя обманутыми, не готовыми к атаке и вовлеченными в нее какой-то хитростью или обманом. Они же не какая-то пехота. Они – профессионалы, элита любого пехотного подразделения. А ползти к вражеской линии впереди основного отряда равносильно самоубийству. Им ничего не оставалось, как ждать того момента, когда основные силы перейдут в итоговое наступление. Тогда они прыгнут в окопы израильтян и пустят в ход ножи и пистолеты. Вот если бы только сначала подстраховаться гранатами…
Добкин прыгнул и пролетел мимо двух изумленных арабов. Они упали и так и лежали – спинами на склоне, зарывшись пятками в оползающую глину и песок. Чуть придя в себя, ашбалы направили свои «АК-47» вниз и открыли огонь. Отдача автоматического оружия
Добкин в прямом смысле летел вперед. Он услышал хлопки выстрелов и свист пролетающих мимо пуль. Ноги его наконец коснулись земли, и генерал вновь с силой оттолкнулся и прыгнул. Сапоги задели кусты, раздался треск ломающихся веток. Генерал прыгнул еще раз, словно воздушный акробат на батуте, и вновь взлетел в воздух.
Зеленоватые светящиеся линии преследовали его. Казалось он кувыркается между длинными, мертвенно-бледными пальцами. Это парение в воздухе продолжалось, казалось, целую вечность. Над ним чернело звездное небо древней Месопотамии. А потом вершина холма размытым пятном пронеслась мимо, и ее сменил мерцающий Евфрат. Затем небо и земля снова поменялись местами. Краем глаза Добкин успевал уследить за зелеными фосфоресцирующими полосами, напоминающими лучи смерти в фантастическом кинобоевике, – они подбирались все ближе и ближе, преследуя его, а сухие звуки оружейного стаккато становились все громче по мере того, как к жуткому оркестру присоединялись новые и новые инструменты.
Странно, почему же он не падает, почему парит в воздухе – словно кто-то подвесил его над рекой? И вдруг резкий зеленый огонь ударил опаляющей болью – все вновь приобрело нормальную скорость, словно он только что проснулся, вырвавшись из заколдованного сна.
Добкин услышал всплеск, и мутный Евфрат сомкнулся над ним.
Хоснер решил не возвращаться на израильские позиции. Место было слишком открытое, и арабский снайпер наверняка уже обнаружил его. Но оттуда, где он лежал, зарывшись в землю, ему никак не удавалось вести эффективный огонь по сторонам – доступной казалась только территория впереди. Прицел невозможно было использовать с достаточной эффективностью, а кроме того, боеприпасы подходили к концу.
Автоматная очередь сбила каблук с его ботинка, и нога непроизвольно, спазматически дернулась. Выругавшись, Хоснер поднял голову. Попытался прицелиться, но снайпер в своей норе оказался невидимкой. Пехотная группа переключилась на нетрассирующую стрельбу и начала стрелять наугад. Хоснер заметил, как напарник снайпера двинулся по склону, очевидно, чтобы доставить точные данные о местонахождении израильтянина. Хоснер, прицелившись, выстрелил, и враг, а это был Сафар, осел на землю, держась рукой за бок.
Мурад нажал на крючок, и Хоснер почувствовал, что его как будто ужалила пчела. Он развернулся в сторону снайпера и выстрелил по его неясному силуэту именно в тот момент, когда тот исчез в норе. Ухо стало теплым и влажным, и Хоснер прижался к стене тесного и неглубокого укрытия. Внезапно вспомнилась Мириам. Все, с него хватит. Хоснер ничего не понимал и в то же время не мог не чувствовать, что ашбалы по обе стороны от него приближаются к вершине. Обернувшись, Хоснер крикнул, пытаясь перекрыть стрельбу:
– Хабер!
Ответа не последовало. Он позвал снова:
– Хабер!
Наоми подняла глаза. Залитая кровью голова Брина все еще лежала у нее на коленях. Девушка вспомнила, что Хоснер был здесь несколько минут назад, но не знала, что же с ним случилось дальше. Услышала, что он зовет ее, но не ответила.
Хоснер сорвал с себя рубаху и обернул ею прибор ночного видения. Перевернул винтовку и схватился за раскаленный глушитель. Поднялся, размахнулся и изо всех сил подбросил винтовку в воздух. Она перелетела через разрушенную сторожевую башню и упала в мягкую пыль недалеко от Наоми Хабер. Девушка услышала звук падения, который словно вывел ее из оцепенения. Она поняла, что надо делать.