При свете луны
Шрифт:
Песка было гораздо больше, чем растительности, а скал – больше, чем песка.
Они стояли на западном склоне холма, который террасами изъеденного ветром темно-коричневого и ржаво-красного камня полого спускался вниз. Перед ними, на некотором отдалении, возвышались причудливые нагромождения скал, напоминающие развалины древней крепости. Три колонны, диаметром в тридцать и высотой в сотню футов, казались остатками величественного портика, по обе стороны которого тянулись валы длиной в сто, высотой в восемьдесят футов. Воображение рисовало лучников,
Люди никогда не жили на этой враждебной всему живому земле, так что природа, создавая этот шедевр, руководствовалась только своими фантазиями.
– Нью-Мексико, – пояснил Дилан Джилли. – Я приезжал сюда с Шепом, рисовал этот пейзаж. В октябре, четырьмя годами раньше, в более прохладную погоду. По другую сторону холма есть проселочная дорога, которая через четыре мили выводит на автостраду. Не думаю, что она нам понадобится.
Яростное, ослепительно-белое солнце заливало лучами и холм, на котором они стояли, и «крепость», и равнину.
– Если мы уйдем в тень, – продолжил Дилан, – то сможем выдержать эту жару достаточно долго, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше.
Сверкающие разнообразными оттенками красного, оранжевого, пурпурного, розового и коричневого, «крепостные руины» находились в этот час к востоку от солнца, которое давно уже миновало высшую точку. И тени, протянувшиеся к холму, цветом напоминали спелые сливы.
Дилан повел Джилли и Шепа вниз по склону, потом они прошли двести футов по равнине и оказались у подножия башни, достойной сказаний о короле Артуре. Сели бок о бок на плоский камень, естественную скамью, привалились спинами к башне.
Заговорив, Дилан коснулся не их будущего, но задал вопрос, который на тот момент представлялся ему наиболее важным:
– Вернувшись к нам после того, как третий киллер уже рухнул вниз, ты сказала, что разозлилась. Если я тебя правильно понял, ты разозлилась, как никогда раньше, так?
Она глубоко вдохнула, чтобы успокоить вновь поднимающуюся внутри бурю.
– Я не понимаю, о чем ты.
– Все ты понимаешь.
– Не совсем.
– Понимаешь, – мягко настаивал он.
Ее веки опустились под тяжестью окружающей тени, она привалилась затылком к скале, задумалась, стараясь как можно точнее сформулировать ответ. Наконец заговорила:
– Меня охватила ярость, жуткая, раскаленная добела ярость, но не всепоглощающая, не вызванная какими-то дурацкими причинами, не негативная… Она была… была…
– Очищающей, возвышающей, праведной, – предположил он.
Джилли открыла глаза. Посмотрела на Дилана. Полубогиня, отдыхающая в тени дворца Зевса.
Не вызывало сомнений ее нежелание говорить об этом. Даже боязнь говорить об этом.
Но она не могла и дальше уходить от этой темы, точно так же, как более не могла появиться в
– Я злилась не на этих трех мерзавцев… Я… – Она запнулась в поисках нужных слов, не смогла сразу их найти, поэтому Дилан договорил за нее. Ему первому довелось испытать праведную ярость по пути к Эвкалиптовой авеню, где Тревиса заковали в кандалы, а Кенни готовился использовать по назначению свою коллекцию ножей, так что времени на раздумья у него было больше.
– Тебя довели до белого каления не три этих мерцавца… а само зло, сам факт существования зла, ты пришла в ярость при мысли о том, что злу не оказывают активного сопротивления, не пытаются приструнить его.
– Господи, то ли ты залез в мою голову, то ли я – в твою.
– Не то и не другое, – возразил Дилан. – Но скажи мне… в церкви ты понимала грозящую тебе опасность?
– Да, конечно.
– Ты знала, что тебя могут подстрелить, превратить в калеку на всю жизнь, убить… но сделала то, что следовало сделать.
– Ничего другого не оставалось.
– Варианты есть всегда, – не согласился он. – К примеру, убежать. Хотя бы отойти в сторону. Ты об этом думала?
– Будь уверен.
– Но был в церкви момент, хотя бы очень короткий момент, когда ты могла бы убежать?
– Что тебе ответить? – По ее телу пробежала дрожь, потому что внезапно она начала осознавать, какой груз ответственности лег на их плечи, ношу, которую им, похоже, предстояло таскать до самой смерти. – Я могла убежать. Черт, конечно, могла. Чуть не убежала.
– Хорошо, возможно, и могла. Допустим, что мы еще можем убежать. Задам тебе другой вопрос… Был ли там один момент, хотя бы очень короткий момент, когда ты могла бы повернуться спиной к этим людям, не использовав шанс их спасти… и по-прежнему уживаться со своей совестью?
Она посмотрела на него.
Он встретился с ней взглядом.
– Это кошмар, – наконец выдохнула она.
– Ну, да и нет.
Она подумала, робко улыбнулась, потом согласилась:
– Да и нет.
– Новые связи, новые проводящие пути, созданные наномашинами, привели к появлению у нас сверхъестественных способностей, будь то предвидение будущего или мгновенное перемещение во времени и пространстве. Но это не единственное изменение, которое произошло с нами.
– А ведь хочется, чтобы оно осталось единственным.
– Мне тоже. Но праведная ярость, похоже, всегда ведет к непреодолимому желанию действовать.
– Непреодолимому, – согласилась Джилли. – Это тебе и принуждение, и навязчивая идея, а может быть, и термин, которого еще нет в нашем лексиконе.
– Не просто принуждение к действию, но…
Он замялся, не решаясь произнести окончание фразы, сказать правду, которая могла бы определить всю их дальнейшую жизнь.
– Хорошо, – подал голос Шеп.
– Что хорошо, дружище?
– Хорошо. Шеп больше не испуган, – ответил ему младший брат, разглядывая из тени башни залитую солнечным светом землю.