При свете звезд

Мун Марлисс

Генрих выпрямился. От гнева его щеки пылали. В то же время он не мог скрыть своего восхищения.

– Я рад, что вы присягнули мне на верность, сэр Люк. Вас мне никто не заменит.

Люк смерил его невозмутимым взглядом.

– Я вам по-прежнему предан, ваше величество!

Наступило молчание.

– А я готов отдать вам Арундел, Считайте его своим, титул перейдет к вашему наследнику. И больше никаких условий.

Люк вежливо поклонился. Тринадцать лет ждал он, чтобы услышать эти слова.

Но теперь, по иронии судьбы, он сам был вынужден ставить условия.

– Щедрость вам идет, ваше величество, – ответил он. – Но если в Арунделе рядом со мной не будет моей супруги, я откажусь от замка.

Рубака ушам своим не поверил. Генрих открыл рот от изумления.

– Раны Христовы, я, наверно, ослышался! – воскликнул он.

– У вашего величества превосходный слух, – заверил его Люк.

– Ты смеешь меня шантажировать! – прорычал он, ткнув в Люка пальцем. – Ты, кто присягал мне на верность? Намерен нарушить присягу?

– Я предупредил, ваше величество, – промолвил Люк.

Он сознавал, что перегнул палку, но испытал при этом огромное удовлетворение. Генрих больше не имел власти над его сердцем.

Его сердце принадлежало Мерри, его королеве. Она больше не обвинит его в том, что он марионетка в руках тирана. На душе у Люка потеплело, губы его изогнулись в улыбке.

– Убирайся! – заорал Генрих, указав на дверь.

Люк отвесил Генриху поклон, и они вместе со спутником направились к двери. Исполин положил руку ему на плечо, дав королю понять, кому он предан. Генрих рисковал потерять двух могущественных военачальников.

Люк был уверен, что у короля хватит благоразумия прислать лекаря на суд, приказав ему выразить восхищение медицинскими познаниями Мерри.

Мерри поискала глазами Люка. Он сидел на том же месте, что и накануне. А рядом с ним ее сестры и Рубака. Мерри ободряюще улыбнулась сестрам, хотя это стоило ей немалого труда.

Мерри заняла свое место и устремила взгляд на Люка. После падения у нее раскалывалась от боли голова. Неожиданно ей принесли в камеру сыр, мясо, печенье и даже сухие фрукты. Мерри так наелась, что едва не лопнула, и даже кое-что приберегла на утро.

Мерри пыталась угадать, кого пригласят свидетельствовать против нее сегодня. Обведя собравшихся глазами, она узнала виллана, обрабатывавшего землю неподалеку отХидерзгила. Он способствовал осуждению Сары, ибо был в тот злосчастный год одним из тех, кто потерял ребенка. Оптимизма у Мерри поубавилось. Обсуждать дело об умерших младенцах она не была готова, о чем предупредила Бартоломью.

Где отец Моро? Колокола уже пробили терцию, но Бартоломью все еще сидел один на скамье адвокатов. Епископ занял место на возвышении и нетерпеливо барабанил пальцами. Ожидание затянулось.

И

епископ Таусент объявил о начале заседания.

– Отец Бартоломью, вам придется занять место отца Моро. Не представляю себе, почему он так задерживается.

Мерри метнула взгляд на бесстрастное лицо священника. Уж не сам ли Бартоломью постарался сделать так, чтобы Моро отсутствовал? Тогда это добрый знак.

– Ваше преосвященство, – произнес Бартоломью, поднявшись на ноги, – мы вызываем следующего свидетеля, Пирса из Крингл-Мора, виллана. Пожалуйста, встаньте и подойдите к скамье.

Виллан Пирс не двинулся с места, и лишь когда к нему обратились повторно, поднялся со скамьи и заковылял в центр зала. От тяжелого труда на земле он согнулся в три погибели и единственным здоровым глазом уставился на Мерри.

– Назовите суду ваше имя и ваше отношение к обвиняемой, – обратился к нему священник, приведя его к присяге.

Пирс начал говорить.

Отец Бартоломью задавал ему вопросы.

– У нас тогда один за другим умирали младенцы, – заявил Пирс. – Это вы с Сарой навели на них порчу. – Он с неприязнью посмотрел на Мерри.

– Нет, Пирс. Дети умирали от болезни…

Бартоломью задал еще несколько вопросов и жестом велел Пирсу вернуться на место.

– Суд вызывает Филиппа Пуатье и Эрина Макэйдана.

Хромая, Филипп прошел в центр зала, сопровождаемый сквайром Люка.

По просьбе отца Бартоломью оба поклялись говорить правду, и только правду, назвали свои имена и рассказали, как познакомились с Мерри.

– Какое впечатление произвела на вас леди Ленуар поначалу? – обратился к обоим священник.

Первым ответил Эрин:

– Поначалу я подумал, что она и вправду ведьма. Ее волосы, глаза, манера говорить не соответствовали моим представлениям о благородной даме.

– Вы сочли ее виновной в том, что при подъезде к Хидерзгилу лошадь сорвалась с тропы?

Эрин нехотя кивнул.

– В тот момент – да, – ответил он.

– В тот момент? – переспросил священник.

– Но на другой день, когда она появилась верхом на кобыле, целой и невредимой, я понял, что ошибся. А когда Филипп разрубил себе ногу топором, леди Ленуар вылечила его. Лишь благодаря ей он может ходить.

От слов Макэйдана на сердце у Мерри потеплело.

– А что скажете вы, Филипп из Пуатье, как по-вашему, леди Ленуар – колдунья?

– Ха, колдунья? – усмехнулся Филипп. – Да она добрый ангел! Когда я горел в лихорадке, она приготовила целебную мазь, с помощью которой вылечила горячку. У нее нежные руки и добрая душа…

– Послушайте, – перебил его епископ, – цель суда не возносить хвалы обвиняемой, а расследовать ее преступления. Я сыт по горло речами этих влюбленных олухов. Отпустите их.