При загадочных обстоятельствах
Шрифт:
— Под дождевиком можно спрятать не только протез, но и… обрез.
— Верно! — поддержал Гладышев. — К месту сказать, дождевик — деталь любопытная. В день убийства и в Серебровке, и в райцентре солнце сияло. Зато накануне у нас такая гроза молотила — чертям тошно. Значит, что?..
— Значит, мужчина этот выехал из райцентра в Серебровку накануне. Как раз в тот день, когда Барабанову насчет машины позвонили. Звонок был утром. А гроза здесь началась?..
— В середине дня.
— Выходит, мужчина выехал после телефонного звонка. Подполковник ногтем указательного пальца постучал по папиросной пачке:
— Не зря говорится: курочка по зернышку клюет. Собирай, Антон
От начальника райотдела Бирюков направился в прокуратуру, чтобы передать Лимакину протоколы проведенных допросов и поделиться с ним своими соображениями о новой версии. Там тоже появились новости. Следователю удалось вызвать Козаченко на откровенность, и тот показал, что в момент убийства Репьева Роза находилась в пасечной избушке. При ней заявился Барабанов и попросил налить ему «в кредит» трехлитровую банку меда. Репьев открыл флягу, которая стояла на телеге, и наполнил банку. Недолго о чем-то поговорив с пасечником. Барабанов завязал банку в хозяйственную сетку и пошел по направлению к старому тракту. Репьев, заглянув в избушку, сказал Розе, что сейчас принесет «сотовую рамку из настоящего воска, а не из синтетического». Взял большую миску, Левкин нож и пошел к ульям. Минут через десять Роза через окно увидела, как за редким березняком недалеко от пасеки остановилась мчавшаяся рысью цыганская подвода. От нее к пасеке пробежал мужчина в зеленом плаще, и почти у самой избушки раздался выстрел. Перепуганная Роза несколько минут ждала Репьева, но, видя, что тот не приходит, выскочила босиком за дверь — пасечник с окровавленной грудью лежал навзничь возле телеги. Позабыв о своих туфлях, Роза бросилась в Серебровку, однако, испугавшись обвинения в убийстве, не добежала до деревни и спряталась в лесу. Когда часам к одиннадцати, одумавшись, она тайком пробралась к роднику, цыгане уже снялись с места, и Роза догнала их лишь на шоссе, где они пытались остановить попутные машины.
— Здесь Козаченко и «поучил» сестру цыганским кнутом, — закончил прокурор.
— Чего сам-то он испугался? — спросил Антон. — Зачем весь табор на ноги поднял?
— Пока Козаченко искал угнанную лошадь, табор стихийно снялся. Ромка панику раздул. После выстрела мальчуган примчался к пасечной избушке. Увидел окровавленного пасечника и убегающую Розу, перепугался. И с криком — в табор: «Розка Гриню насмерть запорола!» Цыгане все подтверждают показания Козаченко. Вину отрицают полностью.
— Чего ж Левка с Розой надумали улизнуть, если не чувствуют вины?
В разговор вмешался Лимакин:
— Козаченко говорит, они не первый раз пытаются порвать с табором. Любовь, дескать, у них.
— Каких-либо примет того мужчины, который подбегал к пасеке, Роза не указала? — опять спросил Антон.
— Она подумала, что это Левка, потому и перепугалась сверх меры. А из примет только — зеленый плащ вроде солдатского. Мы пробовали за эту примету ухватиться, но такими плащами в районе с самой весны торгуют. — Лимакин усмехнулся: — Даже у нас с Семеном Трофимовичем по такому плащу для осенней охоты на уток имеется.
— Да, да, — подтвердил прокурор и обратился к Антону: — Хотя бы общую картину преступления представляешь?
— Предположительно…
— Как, по-твоему, дело было?
— По-моему, дело было так… — Бирюков положил на стол схему дорог возле пасеки и протоколы допросов. — Вот здесь все нарисовано и записано. Серебровцы обычно добираются в райцентр электричкой от разъезда. Из Серебровки до Таежного, как правило, идут пешком — там близко. Мужчина в зеленом плаще считал, что Барабанов, отправляясь покупать
— Зачем же он пасечника убил? — спросил прокурор.
— Может быть, чтобы избавиться от свидетеля, может, нож Левкин приглянулся… Короче, на цыганской лошади мужчина догнал Барабанова, предложил подвезти его и довез до ближайшего колка.
— Если он забрал у пасечника нож, почему обрез до самой Крутихи под полой тащил?
— По всей вероятности, опасался навести розыск на след Степана Екашева. Хоть Степан Осипович и говорит, что обрез принадлежал Репьеву, не верю я этому.
— Предполагаешь, Екашев — соучастник?
— Как показывает экспертиза, горло Репьева перерезано сапожным ножом, который мы изъяли у Екашева. У него же оказались и репьевские сапоги с портянками… Не могу лишь понять: зачем старик уже мертвому пасечнику перерезал горло, разул его и в березовый колок спрятал тяжелую флягу с медом?..
— Для нас с Семеном Трофимовичем это тоже загадка, — читая показания шофера Тропынина, проговорил Лимакин. Он закончил чтение и поднял глаза на Бирюкова: — Любопытные сведения выдал твой земляк…
— Петя, что Козаченко о Екашеве говорит? — спросил Антон.
— Ровным счетом ничего. Он даже его не знает.
— Странно… А пасечник не предлагал цыганам золотой крест?
— Предлагал. Сначала заломил две тысячи, потом до одной сбавил, но Козаченко все равно отказался.
Бирюков задумчиво побарабанил по столу пальцами:
— Не этот ли крест привел Екашева на пасеку?..
Прокурор вздохнул:
— Умрет не сегодня-завтра старик и придется нам на кресте крест поставить.
17. Жадность
Районная больница, где находился Екашев, была на окраине райцентра, в густом сосновом бору. Бирюков прежде всего встретился с Борисом Медниковым. Тот сидел в беседке прибольничного скверика и сосредоточенно затягивался сигаретой. Рядом, на столике, лежала распечатанная пачка «Золотого пляжа». Антон, здороваясь, протянул руку;
— Как жизнь, Боря?
— Цветет и пахнет!
— Хорошее настроение?
— Угу… Бывший пациент только что заходил. В прошлом году язву ему оперировал. Доходяга был — смотреть страшно. А теперь раздобрел, курить начал… Пришлось конфисковать сигареты, чтобы не забывался…
— Людей отучаешь от курева, а сам…
— Мне что! Я каждый квартал бросаю.
— И каждый раз начинаешь сызнова?
— Картинки привлекают, — Борис взял сигаретную пачку. — Научились у нас такие штучки оформлять, просто и весело, да?.. Видишь? «Золотой пляж» называется. Ну, как не подышать в Сибири запахом Черноморского побережья?..
Антон улыбнулся, но сразу посерьезнел:
— Боря, Екашев хоть ненадолго поправится?
— Нет.
— Что-то, не задумываясь, отвечаешь.
— Если бы ты спросил: «Можно ли в Спортлото трижды подряд угадать все шесть номеров?» — я, возможно, и задумался бы: чем черт не шутит, когда бог спит… С Екашевым думать нечего — все ясно, как ясный день. Самолечением человек угробился. У него рак легкие доедает, а он, видите ли, собачьим салом от туберкулеза себя потчевал.