Причалы любви. Книга вторая
Шрифт:
– Убавить немного красоты, – улыбнулся Борис. – А то ведь влюбишь в себя старого Бородулькина.
– Глупости, – небрежно откликнулась Лена, но комплимент польстил ей…
Когда они пришли, у Бородулькиных давно уже все были в сборе.
– Опаздывает молодежь, опаздывает, – легонько пожурил Бородулькин, протягивая Лене крупную белую руку и внимательно заглядывая в глаза. – Петр Самойлович Бородулькин… Это моя жена, Эльза Карловна, это – племянник, его вы можете называть просто Гошей. Он зубопротезист. Отличный специалист, но несколько ленив, хотя и знает, что праздность утомляет больше, чем труд… Вон там, в кресле, мой заместитель,
Лена почувствовала, что пришла пора говорить и ей:
– Вам форма очень к лицу, – не очень уверенно, робея, сказала она. – Я вас почему-то именно таким и представляла.
– Ой ли? – погрозил Бородулькин пальцем. – И это после того, что в доме Сергеевых говорят обо мне?
– О вас? – искренне удивилась Лена. – А что должны говорить о вас?
Профессор понял свой промах и тут же постарался исправиться:
– Впрочем, кто теперь без дела вспоминает фронтовых друзей или, скажем так, старых товарищей? Шутка ли, сорок лет минуло… За это время наше поколение успело состариться, а отчасти и вымереть. Это так, прекрасная Елена, так! Это – закон природы! Как там, у древних римлян говорилось: лэкс, сэд лэкс… Кажется так, если мне не изменяет память. Что в переводе на наш великий означает: закон суров, но это есть закон… А теперь простите меня, старика, я вынужден на время вас покинуть. Но – только на время, – многозначительно улыбнулся Бородулькин, исчезая за тяжелыми, красного бархата портьерами.
В это время Борис беседовал с Эльзой Карловной, и Лена смогла оглядеться и немного прийти в себя. Большая комната, как видно столовая, была богато убрана. В огромных, массивных сервантах, стоящих вдоль стены, матово взблескивал под лампами дневного света дорогой хрусталь. Лена вгляделась и чуть не ахнула: целое сокровище было у нее перед глазами. Вазы самых причудливых форм, с чеканкой по серебру и позолоте, кувшины, графины и графинчики – чего здесь только не было! Отдельно громоздился китайский столовый сервиз из тончайшего фарфора, расписанный незатейливыми, но, одновременно, очень изящными рисунками из жизни китайского крестьянина. А фужеры, бокалы и всевозможные рюмочки из хрусталя! Сувениры и все дорогое, все притягивает и долго не отпускает взгляд. Однако же венцом всему великолепию была все-таки люстра, огромная, трехэтажная, с хрустальными подвесками…
– Лена, – тихо окликнул Борис, – не увлекайся. На тебя смотрят…
– Разве? – она смутилась и торопливо отошла к окну.
«В самом деле, – подумала Лена, – музей нашла… Неужели все заметили?»
Она украдкой посмотрела на присутствующих, но никто, казалось, не обращал на нее внимания, и Лена успокоилась.
Вскоре вновь появился Петр Самойлович, очень свежий, хорошо выбритый, в ладно сидящем на нем генеральском мундире (Лена вообще заметила, что форму здесь умеют носить и делают это с каким-то особенным шиком), и, добродушно улыбаясь гостям, пригласил всех за стол.
– Только у нас одно непременное правило, – поднял белую руку Бородулькин, – мужчины ухаживают исключительно за чужими женами.
Поймав удивленно-вопросительный
– За чужими женами, как правило, они ухаживают лучше. А принцип нашего дома: все для того, чтобы гостям было хорошо… Прошу садиться за стол.
Гости дружно сели.
– Вам вот сюда, ближе к центру, – мягким, приятным баритоном сказал кто-то над самым ухом Лены. Она живо оглянулась и встретилась с добродушно-предупредительным взглядом Лазорского.
– А-а, спасибо…
– Как вы, видимо, догадались, – встречно улыбнулся Лазорский, – мне выпала приятнейшая честь – ухаживать за вами.
– Очень рада, – пробормотала Лена, хотя элегантно подтянутый, с маленькими полубаками и усиками Лазорский заметно смущал ее.
Когда все уселись, зачем-то потрогав и передвинув свои приборы, когда стихли шепотки и смешки, неизбежные в предвкушении долгого и вкусного застолья, Бородулькин попросил налить вино. Оказалось, что пробки уже выкручены и осталось только снять с горлышек капроновые крышки. Искристое виноградное вино легко замерцало в высоких хрустальных фужерах.
– Друзья! – Петр Самойлович поднял свой фужер. – Я предлагаю выпить за наших прекрасных дам!
Выпив половину, Лена задохнулась и поспешно отставила фужер.
Лазорский тут же склонился к ней:
– Вы любите острые блюда?
– Д-да…
– У профессора прекрасная корейская кухня. Здесь готовят восемь разновидностей салатов из морской капусты. И каких салатов! Хотите попробовать один из них?
– Пожалуйста, если вас не затруднит.
– Нисколько.
Салат и в самом деле оказался острый, смущало Лену только одно: сухое вино закусывать острым салатом? Лазорский, словно прочитав ее мысли, тут же объяснил:
– Здесь вот какая тонкость, Елена Леонидовна, в доме профессора Бородулькина не выпивку закусывают, а закуску запивают… Понимаете разницу? Поэтому на столе вино…
Лена с благодарностью кивнула Лазорскому, усиленно припоминая, какие вилки считаются десертными, а какие – столовыми.
– Позвольте тост?
С фужером в руке поднялся Лазорский. В это время Лена пробежала взглядом вокруг стола и слева от себя увидела Бориса. Ему досталось ухаживать за дочерью Бородулькина – черноокой красавицей, чем-то неуловимо похожей на артистку Самойлову. Лене очень интересно было посмотреть, как ухаживает Борис за посторонней женщиной, да еще такой красивой, но в это время Лазорский потребовал внимания, и она вынуждена была повернуться в его сторону.
– Что я хочу сказать. – И все-таки, какой приятный был у этого человека голос, Лена даже вздрогнула, так проникновенно говорил Лазорский. – Мы все, здесь находящиеся, в той или иной степени приходимся учениками Петру Самойловичу. И то, что сегодня мы здесь, под одной крышей, весьма символично. Это говорит о том, что мы, выполняя одно общее дело, как бы это поточнее сказать, все вылетели из одного гнезда… И гнездо это – школа профессора Бородулькина. Я предлагаю выпить за нашего учителя. Ур-ра!
Все дружно встали, хрустальный звон поплыл по столовой. Профессор Бородулькин, перехватив восторженный взгляд Лены, хитровато подмигнул ей. И так запросто он это сделал, так ловко и хорошо, что Лена покраснела от удовольствия. Он как бы сказал ей этим подмигиванием: ничего-ничего, давайте выпьем, но мы-то с вами знаем настоящую причину этого торжества…
– А вот это никто в городе лучше не готовит, – с гордостью сказал Лазорский, подкладывая на тарелку Лены какой-то буро-красный салат, как она успела заметить, с обжаренным кальмаром. – Кстати, приглядывайте за своим мужем, он так рьяно ухаживает за дочерью профессора…