Причастие мёртвых
Шрифт:
Зачем нужны были эти машины? Глупые машины.
Скучно Беране не было. Она задавалась вопросами, чтобы скоротать время, но не скучала. Всегда умела ждать. Любой моряк умеет. И, в конце концов, в центре зала замерцали рубиновые блики, плеснуло темным, переливающимся шелком, и сеньора Шиаюн будто соткалась из призрачного света. Такая красивая и такая сильная, что Берана восхищенно улыбнулась.
Ни один вампир, ни один демон — никто не устоит перед ее покровительницей.
— Он уже в Порту, — сказала сеньора Шиаюн, — пойдем, нужно встретить его,
Она придирчиво осмотрела Берану с головы до ног. Не обидно, а так… как иногда Мигель смотрел, когда Берана просилась с ним на переговоры с поставщиками. У Мигеля со всеми были хорошие отношения, а хорошие отношения нужно поддерживать, поэтому переговоры хотя бы раз в месяц да устраивали. Собирались семьями. С танцами, вкусной едой и всякими интересными историями. Берана тогда надевала какое-нибудь нарядное платье, а Мигель вот так же на нее смотрел. Иногда отправлял переодеться. Но чаще одобрительно хмыкал и бурчал что-нибудь, вроде:
— Совсем красавица. С головой бы еще что-нибудь сделала.
Это он говорил не в том смысле, что у Бераны с головой плохо, а это ему дреды не нравились. Но что с ними сделаешь? Наголо, что ли, стричься? Вот еще! Столько трудов насмарку.
— Очень хорошо, девочка моя, — сказала сеньора Шиаюн. И продолжила, улыбаясь так, будто делилась с Бераной большим секретом: — мы ведь не хотим, чтобы вампир понял, что ты его ждешь, правда?
— Не хотим, сеньора Шиаюн. Я точно не хочу!
— Ну-ка, посмотри мне в глаза…
Берана не поняла зачем. Неужели сеньора Шиаюн ей не доверяет? Смириться с этим было никак нельзя, и она честно-пречестно уставилась в черные, веселые глаза, в глубине которых свивались золотые нити. Вроде тех змеек, что пробегают по тлеющим углям. Саламандры или кто они там?..
…Никак она не ожидала увидеть вампира в Порту. Специально же уехала на ночь подальше от таверны, от города. Городские сюда не ходят, нечего им тут! И вампир не должен был приходить. Он должен был бесноваться на пороге своей комнаты, а потом попросить какую-нибудь из служанок убрать чеснок, и тогда бы все поняли, что он вампир. И… ну, это бы ему не понравилось, а дальше Берана пока не думала. Потом бы она еще что-нибудь сделала. Главное, на глаза ему не попадаться, а так-то его часто в номере не бывает, можно делать, что угодно. Дверь открывается на раз-два.
Она оседлала Эбеноса, доехала до Порта. Оставив жеребца, ушла в самую безлюдную часть — на задворки складов, куда выходили только глухие стены. Здесь-то ее точно никто бы никогда не нашел. Не вампир — этот, вообще, не тут должен быть, — а люди. Никого видеть не хотелось. И вот, оглянулась, а он позади. Белый, как призрак, даже как будто светится. Без плаща. Она его без плаща никогда не видела. Поверх футболки надета расстегнутая рубашка, а под ней наверняка прячутся кобуры с пистолетами. С теми самыми, волшебными, из которых он убил Дораба.
Берана поспешно вытащила из-за ворота образок, взялась за рукоять ножа.
Секунду спустя, Берана поняла, что он идет к ней, помахивая деревянным крестом. И сердце провалилось вниз, стало холодным, как камень. Так он, выходит, не боится креста? Он, наверное, и чеснока не боится? И как он ее нашел? Он что, еще и маг?!
— Привет, — сказал вампир. — О погоде не будем, ок? И часть про то, что в такую прекрасную ночь мне особенно хочется крови я тоже пропущу. Вот это зачем? — он показал крест. — Это не работает. Не в таком виде. В таком, — палец с накрашенным ногтем указал ей на грудь, на образок и крестик, — работает. Правда, тоже не панацея. И зачем чеснок?
— Не работает? — выдавила Берана.
Что-то у него было с волосами… не как всегда. Ну, да! Волосы вились, закручивались в мелкие кудри, как… Господи, как у ангела, или новорожденного ягненка!
— Воняет, как в мужской раздевалке адского спортклуба, — непонятно ответил вампир. — Объясни мне, что тебе нужно? Почему ты меня боишься и за что ты на меня взъелась?
У нее даже страх прошел. Даже…глупо смотреть на него, моргать и улыбаться расхотелось. От возмущения и от злости.
— Ты меня укусил!
— Я тебя поцеловал, — сказал он серьезно. Так сказал, что Берана тут же снова перестала злиться. — Никого больше на этом острове я не целовал.
Никого-никого? Неужели правда? Да… правда. Ведь никто, кроме нее, никогда не говорил, что он — вампир. Значит, он никого не кусал… не целовал… никто с ним не чувствовал... такого. Того, что почувствовала она.
— Ты! — чтобы стряхнуть наваждение, она начала говорить все громче, — ты меня заколдовал! Ты заставил меня снять крестик! И святую Терезу!
— Я же сказал, что они работают. Они бы мне помешали.
— Ты меня ЗАСТАВИЛ! Это… то же самое, что изнасиловать!
Вампир задумчиво помолчал. Потом кивнул:
— Да. Или даже хуже. Я приношу свои извинения. Примешь?
Он за что извинялся? За то, что поцеловал ее? Он ее поцеловал, а теперь жалел об этом?! Скотина!
— Сволочь! — Берана схватилась за нож, — дохлая, тупая сволочь! Да пошел ты со своими извинениями!
— Я бы пошел, — сказал вампир удивленно, — но мне очень не нравится чеснок, и не очень нравится нелогичность. А девочек бить нельзя, — добавил он грустно и опять же непонятно. — Что можно сделать, чтоб ты успокоилась и перестала меня бояться?
— Сдохнуть!
— Я говорил про нелогичность?
— Никогда. Я. Не. Успокоюсь! — отчеканила Берана. — И я тебя не боюсь.
Это была правда. Все — правда. Она его не простит. И она его не боится. Уже. Никогда не будет бояться.
Вампир вытащил пистолет. И прежде, чем Берана успела выхватить нож, чтоб сделать хоть что-нибудь, хоть поцарапать его до того, как ее голову размозжит пуля, протянул рукояткой вперед.