Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян
Шрифт:
— С детства — не с детства, — сомневался Миша. Для чуть ли не двухметрового амбала с морщинистым лицом, каким он был, голос у него был удивительно ласковый, — но вот то, что мы здесь делаем — как это сказать — оно немного незаконное.
— А к нему никто серьезно и не относится, — хлопнул Гавран меня по спине еще до того, как я успел что-либо ответить, — потому что пишет неправду. Поверь мне, Миша.
— Тогда зачем он с нами?
— Потому что те его враки много людей читает, и некоторые считают, что, как бы там ни было, в них имеется зерно правды, вот они то зерно и ищут. И таким вот образом выйдут на нас.
Миша пожал
— Делай, как считаешь, — ответил он, — дело твое. — Ну что, — обратился он в сторону Томеков, Анджея и Маека, — начинаем, или как?
Его газик был припаркован в нескольких метрах дальше, в улочке между одноэтажными домиками. Поляки с любопытством разглядывались по сторонам и обменивались наблюдениями. Анджей считал, что здесь точно так же, как и в Польше, и что он особых различий не замечает. Томек Раз говорил, что все же чувствует, в воздухе висит что-то не такое. Томек Два конкретизировал его мысль, заявляя, что здесь как-то более «борчуховато» [166] . Мачек же болтал о «туранской культуре» и сделал мобилкой фотку купола у церквушки, мимо которой проезжали.
166
borciuchowato. Наверное, что-то среднее между «bor'c» (борть, старинный улей из выдолбленной колоды) и «borsuk»?
На капоте газика Миша разложил салфетку, на которую поставил бутылку перцовки и порезанное кусочками сало. Пока что все это не слишком-то отличалось от экскурсий, которые англичанам в Кракове предлагают наиболее хитрожопые поляки. Бутылка, pub crawl [167] и бордель под конец. Мне было интересно, приготовил ли Гавран бордель на сегодня.
Потому что бизнес, которым занимался Гавран с Мишей, заключался в очень простой вещи: взять несколько нафаршированных бабками и жаждающих экзотики поляков на уик-энд в Украину и показать им «хардкоровый восток».
167
Pub crawl — дословно (англ.) «ползком по пивным».
Пошла первая бутылка, потом и вторая. Миша рассказывал анекдоты. Рассказывать он их умел, так что было неплохо. Я и сам смеялся. Смеялся даже Мачек, с которым — как мне казалось — у Миши будет больше всего хлопот. Дело в том, что Мачек был глуповатым умником и все знал лучше всех. Только Миша справлялся и Мачека делал как младенца. Словно пластилин лепил.
После водки Миша сунул руку в карман и вытащил черную табакерку с дозатором. Он открутил зеркало от газика, положил его на капоте и просыпал на него из табакерки семь дорожек белого. Поляки рассмеялись, Мачек даже в ладоши захлопал.
— А чего это? — спросил Томек Два.
— Кокошка, старая, хорошая, — ответил Миша. — Спокуха, если не хочешь кокошки — никто не заставляет.
— Хочу, хочу, — замахал руками Томек Два. — Нет, я только так спросил.
— Кто спрашивает, не блуждает, — философски заметил на это Миша. — Даёшь, друг, — и сунул ему в пальцы свернутую трубочкой стогривневую купюру.
Лично я был в очереди третьим. В нос ударило, закрутило и стекло куда-то в нижнюю часть горла; я глотнул — горько.
Анджей разболтался.
— А полиция не придет? — спросил
— Я сам, — ответил Миша, вытаскивая удостоверение из кармана, — милиция.
Все замерли, застыв от страха и склонившись над зеркальцем. Панические взгляды были устремлены на Гаврана, который как раз вытирал нос. Тот усмехнулся.
— Успокойтесь, — сказал он, хлопая Мишу по плечу. — Это же хорошо, что органы с нами, разве нет?
Миша оскалил зубища. Парочка из них была из золота.
Народ с бабками вернулся в радостному нюханию.
Я сунул в рот сигарету и начал хлопать по карманам в поисках огня. Гавран подставил мне «зиппо».
— Настоящее? — тихо спросил я, указывая подбородком на карман Миши, в который тот только что спрятал удостоверение.
— Честно говоря — не знаю, — весело буркнул Гавран, — меня он тоже застал врасплох.
Тем временем Миша рассказывал людям с деньгами какие-то невообразимые байки про Шегини. Что-то там о контрабандистах; о том, что все новые дома в селе поставлены за деньги, которые заработаны за границей, а это незаконно. Что-то бухтел о перестрелках, о мухлеже, о подкупе. Я и сам, — гордо заявлял Миша, — на деньги от взяток дом себе поставил.
— А он хорош, — шепнул я Гаврану, ведь признаться в этом должен был.
— Ну, — кивнул тот.
В газик вмещается пять, самое большее — шесть человек, но семь тоже влезает. А почему бы и нет. Мы ехали какими-то полевыми дорогами, проезжали мимо развалин каких-то колхозных построек. Ну да, ну да. Когда-нибудь руины фабрик, колхозов и складов будут такими же романтическими, что сейчас развалины замков. Наступал вечер, и солнце на западе наливалось кровью. Оно буквально исходило кровью. На восточной же стороне небо было темно-синим. И на нем висела Луна, такая громадная, что казалось, будто бы она мчится в сторону Земли, чтобы расхерячить ее в мелкие щепки. Мы ехали на юг. Кокаин действовал, и музыка, которую Миша поймал по радио, казалась нам мягкой и бархатной..
Миша вел, потягивая из фляги. Я же только ожидал, раздавленный Томеком Два, который сидел у меня и у Томека Раз на коленях, когда Гавран вытащит гармошку. Бутылка кружила по машине. Миша сунул кассету в рожу магнитофона и подвернул громкость. Рявкнул гимн СССР. Все мы уже были хорошенько пьяными и начали петь. Мачек пел по-польски: «Нафиг нам свобода с советским народом, когда нечего курить, когда нечего и пить».
В конце концов мы выехали на асфальт, и тут же объявилось и село. Дома пост-галичанские: отчасти каменные, отчасти деревянные. Утоптанная площадка перед пивной была вся в колеях. Было видно, что пацаны гонялись тут один за другим на моторах. Перед заведением стояла тюнингованная «лада жигули» и черный мерседес. У обеих машин стекла были затемненные. На разбитых ступенях сидели парни в тренировочных костюмах. Некоторые под треники надели мокасины.
— Ты это место знаешь? — спросил я Мишу.
— Слышал, — ответил тот. — А так впервые.
— Тогда зачем мы сюда приехали?
— А какая разница — здесь или где-то еще? — спросил Миша, глядя в самый центр моих глаз, которые отражались у него в зеркале заднего вида.
Парни со ступеней отреагировали по принципу «НЛО в деревне». Все пялились на нас, и взгляды эти дружественными назвать было сложно. Губы сами складывались в презрительные гримасы. По ступеням мы входили будто молодые заключенные, которых впервые впустили к рецидивистам. Только Миша с Гавраном шли спокойно и расслабленно.