Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян
Шрифт:
— Курва, и чего я тут делаю, — услышал я, как бормочет Томек Два.
В средине же все выглядело так, что Боже упаси. Столы и стулья липли от грязи. Их внешний вид только приблизительно напоминал тот, что имелся первоначально. На стене висел абсурдно огромный плакат, на котором венецианский гондольер проплывал под Риальто.
Миша повел взглядом по лицам сидящих. Он оценивал их габариты — я же сам видел — словно фермер оценивает габариты приобретаемого скота. Под конец он усмехнулся и сплюнул на пол. Несколько мужиков в возрасте отвернулось. Лица у них были морщинистыми,
Кровь так сильно барабанила у меня в висках, как будто бы вот-вот собралась взорваться.
Мы присели за какой-то из столиков. Такой же разболтанный, как и остальные. Стулья, как мне казалось, сейчас под нами рассыплются. Миша, не подходя к стойке, крикнул бармену. Тот, пускай и нехотя, подошел. Не говорил ничего, только глядел. У него были усы и растущая лысина. В его глазах блестело что-то блядское. Миша заказал литр водки. И селедку.
А потом все и покатилось.
Честно говоря, я не помню того момента, когда началось молотилово. Честное слово, в этом месте у меня как будто перескок кадра. Вот только что мы сидели за столом и заливали очередную порцию водки, и в следующий момент — какой-то лысый тип бьет меня своей башкой в лицо, и весь мир становится красным.
А потом все покатилось еще быстрее. Я с изумлением глядел, как Миша вытаскивает свою милицейскую ксиву и орет так, что все чуть на задницы не попадали. Тем более, что из другого кармана Миша вытащил пистолет.
— Под стенку! — орал он по-украински. — Все, все!!! Милиция! Слышите, суки, милиция!
— Ой, курва, курва, курва, — только и мог повторять Анджей, с бледным словно стена лицом и разорванным воротничком футболки. И Томека Раз кровь размазалась по щеке; Гавра — походило на то — вышел из стычки целым. Мачек вылез из-за барной стойки, где спрятался, а Томек Два стоял, широко усмехаясь, расставив ноги, и весело подмигивал одному из украинцев, который очутился среди собравшихся под стенкой с гондольером и Риальто. Тренировочные костюмы, короткие волосы, адидасы и мокасины, пары спиртного и отовсюду исходящая ненависть. Там их было человек пять. От Томека Два, бухгалтера, никто ничего подобного ожидать не мог. Потому что украинец, которому Томек подмигивал, выглядел весьма даже стукнутым. Невысокий, но крепкий. Таких побить труднее всего. Он как раз плевал кровью в собственную ладонь и с изумлением глядел на то, что выплевывал.
Миша тоже это заметил.
— Ты, — сказал он крепышу, целясь в него из пистолета. — Сюда иди.
— А на кой хер? — Крепыш вытер ладонь о черные джинсы, сплюнул на пол. — Что, пристрелишь меня, или как?
— Блин, Гавран, чего тут творится? — буркнул я. Тот, усмехаясь, разложил руки.
— Это все запланировано? — допытывался Мачек. Гавран приложил палец к губам и подмигнул.
— А на кой ляд мне в тебя стрелять, — рассмеялся Миша. Он подошел к крепышу и, не переставая целиться ему в лицо, сунул ему руку в карман. И тут же вытащил — в его пальцах был мешочек с кокаином.
— Твое? — с улыбкой спросил он.
— Ты, сука! — лицо крепыша представляла маску чистейшей ненависти, вырезанную, курва, из камня. — Ты, сука! Сам же прекрасно знаешь,
— А ты погляди, — ответил Миша, сделав рукой широкий круг, — у меня есть свидетели, что это твое. Или нет?
Никто ничего не говорил. Из динамиков хрипело русское диско, звучало все это абсурдно.
— Ну, — сказал Миша крепышу. — Тогда иди и этого вот, — указал он на Томека Два, — сейчас ударь.
Томек Раз, Мачек и Анджей возмущенно загудели.
— Блин, что все это должно значить! Я думал, ты нас отсюда выведешь! Курва, отдавай мои бабки, я на такое гавно не подписывался! — орали они, перебивая один другого. Тем временем Томек Два, все так же широко усмехаясь, сплюнул крепышу под ноги.
— Ну, иди, — прошипел он. — Иди, бля, козел бандеровский.
Крепыш глянул на Мишу, тот кивнул, и украинец атаковал.
Обмен ударами продолжался буквально мгновение, противники быстро сплелись в какой-то узел — они схватили один другого за волосы, за одежду — за что только удалось. Они тяжело дышали друг другу в лицо, пытаясь стукнуть противника головой.
— Все! Хана! Никаких разборок! — крикнул Миша, отрывая Томека Два от крепыша. — Тебя как зовут? — спросил он.
— Иван, — ответил местный. — Или нет, Сашко. Или, погоди, Гришка.
— Гавран, — крикнул Миша, не спуская с украинца взгляда. — А ну-ка, врежь Гришке.
Гавран подошел к крепышу с банкнотой в руке. Пятьдесят гривен.
— Бери, — сказал он по-украински.
Тот какое-то время с отвращением глядел на Гаврана, после чего въехал ему кулаком в лицо. Гавран лишь частично успел заслониться, так что получил крепко и полетел под стенку.
Миша только осклабился.
Крепыш Иван, Гриша, а может и Сашко сплюнул Мише под ноги. Но не на ботинки.
— Ты, курва, — процедил он. — Что ж ты, блядь, для поляков игрища устраиваешь? Вот такая ты тряпка продажная? Такой ты украинец?
— Я савецкий челавек, — с прелестной улыбкой отрезал Миша. — Не хочешь веселиться — пиздуй.
Крепыш с удовольствием бы сплюнул еще, только ему было нечем. Он поглядел на нас затуманенными глазами.
— Живыми вы отсюда не уедете, — заявил он и вышел, хлопнув дверью.
Из-за стойки вышел лысый и усатый бармен.
— Я помощь для вас вызвал, пан милиционер, — сообщил он с ядом во взгляде, — чтобы вы не одни были. Едут.
— Бли-ин, — только и буркнул Миша, через лицо которого пробежала тень. — Гавран, валим, — бросил он по-польски.
— Это не мент! — крикнул кто-то из небольшой группы у стены.
Миша выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка, в свете голой лампочки стало видно белое облако пыли. Все инстинктивно отпрянули, присели на корточки и заложили руки за голову.
— Выходим! — крикнул Гавран. — Пошли!
Ну мы и вышли — Миша впереди, а мы за ним, теснясь будто цыплята за квочкой. Я шел последним, в связи с чем заработал пару ударов по голове и пинок по заднице.
Мы мчались по асфальтовой дороге так, что только дым шел. Никто ничего не говорил. Время от времени я оборачивался, чтобы проверить, не гонятся ли за нами. Не едет ли за нами тюнингованная «лада» или мерседес с затемненными стеклами.
Нет, не ехали.