Приди и помоги. Мстислав Удалой
Шрифт:
— Здесь я, княже.
— Со мной пойдешь. А ты погоди пока, — обратился князь к Держикраю Володиславичу. — Не трогайтесь, дождитесь, что там получится.
Вместе с Никитой они полезли за гонцом вверх по крутому откосу. Мстислав Мстиславич молчал и ни о чем больше человека в зеленом кафтане не расспрашивал. Никита догадывался, что сейчас думает князь: наконец-то наяву предстанут перед ним загадочные татары. Удалой увидит своих врагов.
Все они — десять человек, как насчитал Никита, — стояли, окруженные плотным кольцом русских — в основном князей и их приближенных. Все начальные люди сбежались
Послы, ничуть не смущенные таким обилием знати, что окружала их, держались уверенно и смело. При первом же взгляде на них можно было заметить, что народ действительно не похож на все известные прежде народы. Татары были все как на подбор низкорослыми, на кривоватых ногах, слегка расставленных в стороны. Такие ноги бывают у человека, если он проводит всю жизнь на коне, прямо из пелен пересаживаясь в седло. Чем-то татарские послы напоминали половцев, но лица их были пошире, глаза поуже, скулы поострей, и кожа сильно отдавала желтизной, которую, наверное, никогда не скрывал даже вечный степной загар. Жидкие, но черные как смоль усы у каждого обрамляли рот словно подковой. И взгляд у них из-под припухших век был какой-то особенный: взгляд победителей и завоевателей. Глазами этих послов неведомая татарская мощь словно впервые глядела на Русь и оценивала ее. И не только разглядывала, но и русским предлагала оценить себя: смотрите и навсегда запоминайте.
Одеты татарские послы были как воины — в длинных кожаных рубахах, сшитых из отдельных твердых пластинок, находящих одна на другую. У всех были еще кожаные наплечники, отделанные серебром. Такой наряд выдерживал, наверное, удар стрелы, да и мечом зароговевшую кожу разрубить было трудно — такой твердой она выглядела. На головах у всех — железные круглые шапки с богатой меховой выпушкой, и на каждой шапке вместо шишака — серебряный полумесяц, прикрепленный к тонкой ножке. На поясе у каждого висел кривой меч в широких ножнах — слева, а справа прикреплена была сулица, тисненная затейливым узором и плотно набитая стрелами с черным оперением. Луки у послов свободно висели за спинами.
Мстислав Мстиславич, подходя к толпе, окружившей татар, жадно всматривался в них — настолько ли они неуязвимы, как он слышал. С виду выходило, что не особенно. Непривычные немного — это да, но привычка в бою быстро обретается. Перед князем Мстиславом почтительно расступились, и он, подойдя поближе, важно остановился и как следует осмотрел послов и их татарское знамя, которое держал самый молодой из них, — обычное копье с остро выкованным наконечником, конским хвостом и белым бахромчатым полотнищем с изображением какой-то хищной птицы.
Послы сразу догадались, что перед ними старший. Один из татар, имевший кроме серебряных наплечников золотую пластину с непонятными знаками, висящую на тонком кожаном ошейнике, сделал шаг к Мстиславу Мстиславичу, коротко кивнул ему, хлопнул себя по груди.
— Ты — коназ Мистаслав, — не то спросил, не то утвердил он.
— Ну, я, — ответил князь, сложил на груди руки и встал. Татарин, заговоривший с ним, сначала показался ему глубоким стариком, но, пожалуй, первое впечатление было ошибочным. Не поймешь, сколько им лет — судя по лицу. Не старик, а скорее всего ровесник самому князю. Хорошо,
— Зашим идешь? Зашим воискам, коназ? Давай говорим!
Мстислав Мстиславич оглядел своих. Зловещая усмешка Мстислава Романовича. Когда бы это он так улыбался? Бледное лицо Даниила — губы сжаты, глаза сузились в щелочки. Полуоткрытый рот Изяслава Ингваревича, округлившиеся его глаза. Все молчали.
— Ну, что же, давай поговорим, — согласился Удалой.
Посол переступил ногами и сделал какое-то, как показалось князю, вопросительное движение. Удивляется, почему сиденья не приносят, понял Мстислав Мстиславич.
— Давай стоя говорить, — бросил он послу. — Разговор у нас будет короткий.
В татарских глазах мелькнуло что-то вроде усмешки.
— Зашим война? Война не нада! — Он развел руками, обращаясь ко всем присутствующим. — Мой коназ, батур Субудей, — храбри аскер. Мистаслав коназ — храбри аскер. Нада харашо жит. Война не нада. Тебе куманы говорил — нада? Зашим куманы слушал?
Окружающие зашумели. Михаил Всеволодович, сын Чермного, злобным голосом выкрикнул:
— Мы им верим! Мы половцев давно знаем! А вы откуда пришли? Кто вас звал?
Шум усилился. Многие хватались за мечи, делали угрожающие движения в сторону послов. Те стояли, невозмутимые. Их старший смотрел на Мстислава Мстиславича, явно дожидаясь, когда он прекратит шум и позволит говорить дальше. Удалой поднял руку — крики стали утихать. Наконец можно было слушать, что еще хочет сказать татарин.
— Мы куманы бьем, с ним не разговариваим! — продолжил посол, словно ничего не случилось. — Они вам плохо делал! Нам тоже плохо делал! Зашим слушат? Мы вам плохо не делал, война не хочет. Куманы наказат надо. Давай, коназ Мистаслав, куманы наказыват! Потом харшо жит будим! Субудей-батур тебе так хотел сказат.
Мстислав Мстиславич вспомнил, что говорили Котян и Бастый о татарском коварстве. Сначала поманят дружбой, а потом в спину ударят. Так они не одно племя с лица земли стерли. Разумеется — это посольство прибыло с той же целью: постараться внушить русским мысль о своем миролюбии. Испугались такого большого войска — и решили сначала попросить о дружбе. А потом, когда русские полки разойдутся по своим уделам и отдаленным княжествам — расправляться с князьями поодиночке.
А даже если и вправду хотят дружбы — поздно уже договариваться. Не для того вся русская земля поднялась, чтобы просто напугать кого-то. Не для того трудился Мстислав Удалой, чтобы сейчас, став во главе всей земли, отказаться от битвы.
— Скажи своему Субудею, — начал Мстислав Мстиславич говорить среди мгновенно наступившей тишины, — скажи ему, чтобы ждал нас. Мы в вашу дружбу не верим! И с кем нам дружить — сами знаем. А в поле нас один Бог рассудит!
Он еще раз посмотрел на неподвижное лицо посла, круто повернулся и зашагал к обрыву — спускаться к ладьям. Никита последовал за князем. Сзади снова начался шум — наверное, все спешили высказать татарам что-нибудь пообиднее, пока послы не уехали. Князь и мечник, пройдя до обрыва сто шагов, уже приготовились сойти на крутой песчаный откос, когда вдруг шум за спинами изменился: теперь это были не звуки общей ругани, а вопль и визг, перемежаемые глухими ударами.