Приди ко мне, любовь
Шрифт:
– Воды, – прошептал он. Трясущейся рукой она приподняла его голову и поднесла к губам чашку с водой. Хит начал жадно пить. Потом лицо его сморщилось, как будто ему дали отраву, и он с отвращением сказал:
– Мы не заслуживаем, чтобы нас поили такой мерзостью. И не важно, на чьей мы стороне, но мы не скотина. – Изумленно Люси убрала чашку и вся съежилась от ненависти, звучавшей в его голосе. Хит вдруг весь передернулся. – Нет одеял. Вы что, не видите, что этот человек умирает? Тупоголовые янки… Вы забираете всю нашу еду и продаете, набивая свои карманы… а нам оставляете только хрящи и жир… – Он думал, что перед ним тюремный стражник. – Бумаги, – прохрипел он. – Дайте мне бумаги.
– Какие бумаги? – переспросила она, думая, что речь идет о какой-то рукописи.
– Еще.
Он просил бумагу, чтобы написать на ней. Он хотел сохранить все, что было написано во время войны. Не в силах выносить это, Люси разрыдалась.
– Хит, – говорила она; слезы лились по ее лицу. – Это я… это я, Люси. Я люблю тебя. Ты не видишь меня? Разве ты не узнаешь меня?
Ее рыдания наконец достигли его слуха. Он успокоился на несколько секунд и, не переставая качать головой, смущенно заговорил:
– Не надо. Не плачь.
– Я не могу не плакать.
– Пожалуйста, Рейн. Я сделаю для тебя все, что хочешь. Не уходи, Рейн. Ты же знаешь, как ты нужна мне. Не делай этого.
Люси вся побледнела, у нее было такое чувство, будто ее ударили. Снова Рейн. Мольба, звучавшая в голосе Хита, разрывала ее сердце на части. Она нащупала сухую салфетку и вытерла лицо, тщетно пытаясь остановить поток слез.
– Мама, мне уже семнадцать лет, – мягко пробурчал он. – Я уже мужчина. Я знаю, что ты думаешь… мама, но я люблю ее. – Внезапно раздался его оглушительный смех. – Она такая красивая. Ты же не можешь спорить с этим?
Люси нагнулась к нему и положила мокрую салфетку на лоб. Ей с трудом удалось разогнуться из-за того, что спину сильно ломило.
– Рейн. – Он смахнул салфетку и схватил Люси за руку. – Черт тебя побери. Ты же не любишь его! О Боже… – Его пальцы сжимались до тех пор, пока она с силой не рванула руку, крикнув от боли. Хит содрогнулся всем телом и медленно поднял руку к виску, на котором был шрам. – Я приехал не для того, чтобы обидеть тебя. Я никогда не причиню тебе боли.
Боже милостивый! Ошеломленная его словами, Люси молилась, чтобы Господь дал ей силы вынести все это.
– Миссис Рэйн, мистер Редмонд хочет видеть вас. – Люси замерла на мгновение и потянулась за полотенцем. Сиделка, присланная Дэймоном, как раз пришла, чтобы подменить ее.
– Мне нужно умыться и сменить платье, – пробормотала Люси. Уставшая, мокрая от пота, она чувствовала, что волосы прилипли к ее лицу и шее.
– Он сказал, что зашел всего на одну минутку, – сказала Бесс. – Что-то насчет газеты.
– Тогда у меня нет времени на переодевания. Быстро найди мне расческу.
Неловкими движениями Люси попыталась привести в порядок прическу и пошла вниз, в гостиную. Дэймон поднялся, как только она вошла в комнату. На нем был темный блестящий костюм. Как всегда, он выглядел безукоризненно. Люси почувствовала странное чувство комфорта и спокойствия от одного его вида. Он был таким рассудительным и уравновешенным, что, казалось, одно его присутствие развеивало кошмар, нависший над ее домом.
– Мне неудобно беспокоить вас. Люси отрывисто кивнула ему.
– Есть какие-нибудь изменения? – осторожно поинтересовался он.
– Нет. Никаких изменений.
– Нужно, чтобы кто-нибудь из вашей семьи сейчас был рядом с вами. Может, мне послать людей за кем-нибудь?
– У меня никого нет, кроме отца. Мы понапрасну побеспокоим его. И к тому же мне самой не хотелось бы никого видеть сейчас. – Люси подумала, может, ей следовало как-то по-другому сформулировать свой отказ. Может, был в этом какой-то грех, что она сейчас не хотела присутствия даже родного отца? Но она не могла объяснить Дэймону свои чувства. Она подумала о старом Лукасе, таком удовлетворенном и спокойном, полностью поглощенном делами своего магазина. Она представила его низко склонившим седую голову над амбарной книгой. Ее отец не любил, когда в его жизнь вторгались переживания, ни свои, ни тем более чужие. Он никогда не знал, что делать, когда Люси плакала. Ему была более близка практическая часть родительских обязанностей: посоветовать или попросту отчитать ее за что-то, дать денег или подарить коробку леденцов, когда она примерно
– Бесс упомянула что-то про газету.
– Да. У Хита была статья о государственном трудовом бюро, он брал ее, чтобы просмотреть дома. Вы не знаете, где бы она могла быть?
– Должно быть, в его письменном столе. Если вы подождете, я попробую отыскать ее.
– Я был бы вам крайне признателен.
При виде письменного стола Хита в библиотеке с аккуратно сложенными стопками бумаг, искусно вскрытыми конвертами и наугад сложенными справочниками Люси задумчиво улыбнулась. В последний раз, когда она видела его сидящим за столом, она как раз зашла сюда, чтобы отругать его за то, что он засиделся так поздно. А он, потянув ее к себе и усадив на колени, прервал ее назидание долгим поцелуем. Сейчас она отдала бы все за один такой поцелуй. Что она должна сделать для него, чтобы он, посмотрев на нее, снова назвал по имени и узнал?
Один за одним выдвигая и задвигая ящики в поисках статьи, она радовалась и этому пусть маленькому заданию. Оно давало ей возможность подумать о чем-то еще, кроме своих несчастий и усталости. Во втором ящике с правой стороны лежала небольшая, аккуратно перевязанная ленточкой пачка конвертов. Верхний был адресован Хиту, написанный витиеватым женским почерком.
Чувствуя глубокую вину, Люси уставилась на письма. Единственно правильным решением в данном случае было бы проигнорировать их наличие и сделать вид, что она вообще их не видела. Люси вспыхнула, потом побледнела и, украдкой окинув комнату взглядом, взяла пачку писем и положила в карман платья. Она быстренько просмотрит их только для того, чтобы выяснить от кого они. «Я его жена, – говорила она себе, – и имею право знать об этом. Между нами не должно быть никаких секретов. И он, конечно же, знает обо мне все». Тем не менее совесть мучила ее, когда, закрыв этот ящик, она продолжила поиски статьи. Найдя ее, она вернулась в гостиную и отдала статью Дэймону, с ужасом осознавая, что письма предательски торчат из ее кармана.
– Благодарю, – сказал Дэймон. Теперь он смотрел на нее как-то иначе. Неужели он разглядел вину на ее лице? Неужели он понял, что она нашла что-то такое в столе Хита?
Но возможно, выражение ее лица и не изменилось. Это могло быть лишь игрой ее воображения. – Если я могу быть вам полезен, – сказал он, – пожалуйста, не стесняйтесь.
– Да, конечно, – ответила Люси, с нетерпением ожидая момента, когда он покинет дом. Конечно, с ее стороны это было совершенно бессовестно. Но теперь, когда преступление уже было совершено, ей хотелось поскорее воспользоваться своим «правом» и узнать, что же в этих письмах. Она с нетерпением ждала минуты, когда останется одна и сможет просмотреть их.
Когда Дэймон ушел, она быстро задвинула шторы над дверью гостиной и села на мягкий, обитый дорогой тканью стул. Положив голову на спинку стула, Люси глубоко вздохнула и на секунду закрыла воспаленные сухие глаза. Ей с трудом верилось, что это делает она. Ее муж, больной и беспомощный, лежит там наверху, а она здесь втайне просматривает его личную переписку. «Я не должна. Я не должна… Но я имею право узнать». Быстро развязав ленточку, Люси начала перебирать конверты. Все написаны одним почерком. Их писала одна и та же женщина. Рейн? Нет. Плечи ее облегченно опустились, когда, вытащив письмо из верхнего конверта, она посмотрела на подпись в конце. Эми, Так звали его сестру по отцу. Строчки бежали то вверх, то вниз, написанные старательной, неуверенной еще рукой, что выдавало явную юность автора. Первое письмо было отправлено больше года назад, в июне 1868-го. Пробежав его, Люси выяснила, что в нем были замечания и наблюдения Эми о состоянии плантации и дома Прайсов. Наиболее часто в нем упоминалось имя брата Хита по отцу – Клэя. И лишь мельком говорилось о Рейн. Но в нем ничего не было о том, кто такая эта Рейн. Нетерпеливо Люси затолкала письмо обратно в конверт и потянулась к следующему. Она читала письмо за письмом, временами останавливаясь на некоторых фразах и предложениях, смысл которых ускользал от нее.