Приди, сладкая смерть

Хаас Вольф

— Понял.

Напарником Бреннера в этот день был Ханзи Мунц. А по рации разговаривать должен, конечно, санитар, а не водитель.

— Не спи, приятель! — Этот толстый Буттингер еще и потешался над ними по рации, потому как он уже знал, что Бреннер и Мунц вчера тоже были в погребке.

— Пошел в задницу, — ответил Ханзи Мунц. Но к тому времени он, конечно, уже давно отпустил на рации кнопку «Говорите».

Едва только они доставили ребенка с заклеенными глазами в глазную больницу, как пришел другой вызов, диализная пациентка, а потом диабетическая кома, а потом мотоциклист, и когда они наконец вернулись, было уже половина четвертого пополудни.

Несколько

коллег в дежурке больше уже не казались такими веселыми, как утром. Потому как Молодой по очереди вызывал одного за другим всех участников вчерашнего вечера в погребке к себе в бюро. А теперь сразу же настал черед Ханзи Мунца.

Пока Бреннер ожидал в коридоре своей очереди, Малыш Берти остановился около него и с усмешкой спросил:

— Ты что, тоже там вчера был, или как?

— Что здесь, детский сад, что ли? За каждую кружку пива надо отчитываться.

— Наш Молодой любой воспитательнице детского сада сто очков вперед даст. Все остальные после разговора с ним выходили как шелковые.

— И Бимбо тоже?

— Когда там у него Бимбо был, Молодой так орал, что в дежурке почти каждое слово слышно было.

— Все из-за Ангелики? С каких это пор Молодой стал таким моралистом?

— Не столько из-за Ангелики, скорее из-за самого Бимбо. Тот уж слишком зазнаваться начал, он считает.

— С чего это вдруг?

— С тех пор как про Бимбо в газете напечатали, у него совсем тормоза отказали. На него уже даже некоторые сестры из геронтологического жаловались.

— Он уже и в геронтологии все подгреб?

— Да там сестры не такие уж и старые.

А в следующее мгновение из динамика раздалось:

— Санитар Бреннер, срочно, в бюро шефа.

На лестнице ему навстречу попался Мунц.

— Теперь ты! — напутствовал он Бреннера с дрожью в голосе.

Но когда Бреннер оказался в бюро шефа, его ждал сюрприз.

Молодой не стал его распекать. Совсем наоборот. Он так вежливо предложил ему сесть, как будто Бреннер был одним из пяти носителей золотого знака спонсора. Потому как серебряный знак дают за машину «скорой помощи», а золотой только за реанимобиль, а если ты знаешь, что реанимобиль — это не что иное, как операционная на колесах, то станет понятно, почему живых спонсоров однорукий может по пальцам перечесть.

За спиной у Молодого висело несколько фотографий в рамочках, на которых был снят его отец со всякими знаменитостями. Старик уже три года как умер, но Молодой счел бы, наверное, неуважением заменить его фотографии на свои собственные.

На одной был даже Папа Римский, когда он освящал машины «скорой помощи» во время своего визита в Вену пару лет назад. На губах у Папы была пыль, но не из-за того, что Папа поцеловал аэропорт Швехат, а оттого, что фотография была не очень хорошо протерта. Это было ясно из того, что у мужчины рядом с Папой та же пыль была на лице. Но как бы там ни было, такой гордой и довольной улыбки у старого шефа спасателей Красного Креста, как во время папского благословения транспортных средств, никто никогда не видел.

Из рассказов самых старых водителей и фрау Айгнер из бухгалтерии Бреннер знал, что старик был еще настоящим, как бы это лучше сказать, очень старой закваски. Ну, вроде тех японцев, что ли. Которые после пятидесяти лет в джунглях так и не поверили, что Вторая мировая война уже закончилась. Так и старый шеф сохранял в службе спасения армейский дух. Перекличка, приказной тон и все такое. А если у тебя к униформе были не черные носки надеты — смертная казнь.

Это выражение такое у водителей, когда тебя в наказание определяют на неделю в деревню, на сдачу крови.

Этой смертной казни и по сей день боятся больше всего. Но сегодня ты ее можешь схлопотать только за тяжкие проступки, как начальник ремонтной мастерской, который проглядел на пятьсот девяностом неисправность глушителя. Тогда еще выхлопные газы попали в кабину к пациенту. Или случай с алкогольным опьянением два года назад, когда Ханзи Мунц толком не задвинул дверь в кабине, а потом при въезде на автобан он потерял инвалидное кресло, то есть прямо вместе с пациентом, но Мунц был подшофе, и, не заметив этого, поехал дальше. Пациент, слава богу, тут же помер, а Ханзи Мунц, конечно, отправился в Вальдфиртель на целую неделю на сдачу крови. Правда, как уже сказано, у старика ты бы схлопотал это уже за пару светлых носков.

Внешне Молодой походил на Старика как две капли воды. Только вот усов у Старика не было. А усы Молодого торчали таким острым клином, что прямо хоть бутылку с пивом об них открывай.

Казалось бы, бывшему полицейскому вроде Бреннера эти ментовские усы не должны бы броситься в глаза. Но так как оба лица были очень похожи, то усы Молодого вдруг показались Бреннеру как бы приклеенными. А если тебе вдруг усы какого-нибудь человека покажутся приклеенными, то и манеры его, то есть, считай, все эти замашки начальнические, вскоре будут казаться тебе тоже как бы приклеенными.

Ну, Бреннер и начал сейчас же анализировать своего шефа, просто психолог: слишком уверенный голос, слишком твердый взгляд, слишком четкий шаг. И вообще, слишком он решительно выскакивал со двора службы спасения, как на пожар. Но я-то думаю, что Бреннер просто старался немножко подбодрить себя этими своими психологическими штуками. Потому к старику на фотографиях он, подумав, отнесся уважительно. Правда, я должен признаться, что рядом с Папой тот и вправду выглядел важнее самого Папы.

И даже рядом с бургомистром Вены он очень неплохо смотрелся. То есть не рядом с нынешним, с этим кто попало будет уже скоро хорошо выглядеть. А с прежним, тем, который с женой, ну, ты понимаешь. Когда еще девки с Пратера расхаживали какое-то время как жена бургомистра.

Молодой увидел, что Бреннер рассматривает фотографии, и сразу же заметил по этому поводу:

— Как общественно полезное учреждение мы постоянно находимся в свете внимания общественности. Мы просто не можем позволить себе такие эскапады.

Бреннер просто молча кивнул. Он все еще думал, что Молодой говорит об этой истории в баре.

— У нас и так проблем выше головы. — Молодой сказал это так, будто речь шла о нем и о Бреннере, а все остальные и были этими проблемами. Между фразами он время от времени поднимал взгляд к потолку — нелепая привычка, а фрау Айгнер из бухгалтерии однажды рассказала Бреннеру, что Молодой перенял этот жест у своего Старика.

Но видишь ли, в таких делах всегда самое главное — мелочи. У старого шефа это, может, и выглядело как у государственного деятеля. Бреннер представил себе, как тот, широко расставив руки, сводит кончики пальцев и в это время зачитывает небесные послания — ну прямо президент Австрии.

Но у Молодого это выглядело прямо противоположным образом. Потому как Молодой производил впечатление отлично натренированного летчика с острым клинышком ментовских усов только до тех пор, пока он смотрел снизу вверх, опустив голову. Но если ты задерешь голову с такими вот ментовскими усами клином, то твой собеседник увидит твои усы снизу. Вместо острой грани усов вдруг станут видны тысячи кончиков волос, как у щетки. А показывать усы снизу — это, конечно, всегда признак слабости!