Придон
Шрифт:
Он смешался, поклонился снова. Знатные мужи тоже поклонились. Итания холодновато наклонила голову.
– Я готова.
Гелия вскрикнула:
– Но как же?.. Надо одеться подобающим образом… Я вам должна причесать волосы!
Итания бросила взгляд на замерших в ожидании наместника и его людей.
– Нет, – сказала она. – Пойдем.
Идти пришлось через площадь, но, к счастью, наместник вызвал около сотни воинов, те раздвинули толпу, образовав широкий коридор, Итания шла с высоко поднятой головой, служанка испуганно щебетала рядом, что-то говорил наместник, за спиной разговаривали знатные
В доме, где на втором этаже совещались старейшины, ее повели через комнаты, Мирошник указал на украшенную магическими знаками дверь:
– Они уже там.
Итания ответила безжизненным голосом:
– Да, я понимаю.
Гелия быстро проскользнула к двери и, пока никто не успел остановить, тихонько приоткрыла. Итания была рядом, и щель оказалась достаточной, чтобы сразу увидеть добрую половину зала. Старцы, белые как голуби, сидят на мягких сиденьях вдоль стен напротив друг друга, ведут негромкую беседу. Все в белых бесформенных одеяниях, скрывавших их высохшие фигуры, все с одинаково длинными серебряными волосами и такими же бородами… Только у одного на голове розовая плешь со старческими коричневыми пятнами, зато борода даже длиннее и гуще… Лица высохшие, сморщенные, как печеные яблоки, дряблые, в глазах почти пустота…
Но именно они – высшее, к кому апеллирует либо народ, либо наместник, когда другим способом достичь соглашения невозможно. С решением Совета Старейшин уже никто спорить не смеет.
Она тихо беззвучно заплакала. Служанка тут же с готовностью заревела тоже. Во весь голос.
– Я не смогу, – сказала Итания. – Я просто не смогу. Пусть меня выдают сразу. Я не перенесу позора, когда меня будут разглядывать и оценивать, как корову на базаре…
С легким стуком отворилась дверь. Вошел Мирошник, стражи за ним захлопнули створки. Принцесса успела перехватить пару недружелюбных взглядов.
– Принцесса, – сказал Мирошник мягко. Он старался смотреть ей в глаза, но взгляд виновато ускользал. – Принцесса, наши мудрейшие уже в зале…
Итания встала, она здесь не принцесса, а беглянка, но ее взгляд был тверд.
– Доблестный бер, – сказала она. – Для моего достоинства будет оскорбительно, если меня будут осматривать, как корову на базаре. Я приняла решение…
Мирошник перебил:
– Погоди! Я не хочу, чтобы вы сказали то, от чего не сможете потом отказаться. Вас не будут осматривать, вы не рабыня. А нашим старцам достаточно одного беглого взгляда… Они видели много, у них на все есть ответы.
Итания переспросила:
– Но они о чем-то будут меня спрашивать? Я должна буду оправдываться? Лгать, извиваться?
Мирошник выставил ладони.
– Принцесса, простите, я снова прерву вас… только для того, чтобы не наговорили ничего лишнего. Вас ни о чем не будут спрашивать. Старейшины, как бы это поделикатнее сказать… не настолько высокого мнения о женщинах, чтобы снисходить до разговоров с ними.
Итания вспыхнула, выпрямилась.
– Так что же от меня требуется?
– Вы просто войдете в одну дверь, пройдете через зал и выйдете в другую. Сделайте вид, что там никого нет. И старцы сделают вид, что заняты
Гелия сказала живо:
– Там на стене есть зеркало, я видела! Можно подойти, посмотреться, идти дальше.
Мирошник кивнул, в глазах было сочувствие.
– Да-да, – сказал он торопливо, – хорошее такое зеркало. Служанка легонько подтолкнула в спину.
– Госпожа, надо идти… Они рассердятся.
– Да, – прошептала Итания, – сейчас в каждом моем жесте видят либо высокомерие, либо дурость… Ты права.
Она вскинула голову, глаза прямо перед собой, она никого не должна замечать, она просто пройдет через тот зал. Вот отсюда даже видны двери…
А по обе стороны – ряд кресел, где сидят старцы!
Отчаяние вонзилось в ее сердце острой болью, она едва не вскрикнула. Шестеро в белых одеждах по одну сторону, шестеро – по другую. Она бы приняла их за горки из снега – все сидят недвижимо, длинные седые волосы опускаются на плечи, сливаются с непомерно длинными седыми бородами. Даже лица старчески бледные, застывшие, почти мертвые…
Мирошник сам распахнул перед нею дверь. Она глубоко вздохнула, выпрямилась, глядя прямо перед собой, переступила порог.
Ей показалось, что одним шагом перенеслась в ледяную пустыню. Двенадцать неподвижных изваяний из снега вместо людей, полная неподвижность после привычной веселой толкотни двора Мирошника.
Малый зал оказался еще и вытянутым, так что старцы сидели друг напротив друга на расстоянии шагов пяти. Ее никто впрямую не рассматривал, но два-три враждебных взгляда она уловила еще с порога, острых и холодных, как артанские кинжалы.
Она остановилась на миг, словно давая взглянуть на себя издали, на самом же деле просто ноги отказывались нести через этот страшный зал.
Стены раскачивались, пол превратился в лед. Сцепив зубы, она ухватилась взглядом за далекую дверь, заставила себя двигаться к этому спасительному выходу, где можно будет упасть и разрыдаться. Воздух был пронизан холодом и враждебностью, ноги одеревенели, застыли. Она шла как на костылях. Старцы, что решают ее судьбу, возможно, даже не замечают ее вовсе. Они уже давно все решили.
Краем глаза зацепилась за большое зеркало на стене, но лишь с негодованием отвернулась, вскинула подбородок и, хотя ноги из деревянных стали ватными, с огромными усилиями сумела дойти, не упасть, и только там, в коридоре, всхлипнула и в изнеможении привалилась спиной к двери с этой стороны.
Послышался частый топот, из-за поворота выбежала запыхавшаяся Гелия.
– Какие тут переходы неудобные! – выкрикнула она сердито. – Пока обежала… Итания, не ревите! Только не ревите, умоляю. Еще не все потеряно!
– Все, – сказала она убито, – ты же видела их….
– Видела, – сказала служанка со злостью. – Старые пни, что они понимают!.. Но я уже присмотрела, как можно будет ускользнуть через задние комнаты. Мы сегодня же попытаемся бежать.
Она подхватила Итанию и, обняв крепко, повела в комнату, куда их привел Мирошник. Но тот исчез, как и его знатные можи, обратно в ее покои их отвели под эскортом пятерых солдат в полных доспехах, обнаженные мечи в руках, грозные взгляды в прорезях шлемов.