Придон

Никитин Юрий Александрович

Аснерд и Вяземайт невольно попятились, когда Придон одним прыжком оказался на полу, в правой руке полыхает неземным светом меч, кулак левой руки в недоумении сжимал и разжимал перед глазами, нет следа от ран, как все тело свободно не только от ран, но не осталось даже шрамов.

Аснерд с шумом выпустил запертое в груди дыхание:

– Придон… Ты все-таки уцелел!

– А про этот меч такие страсти рассказывали, – добавил Вяземайт. Он с изумлением смотрел на Придона. – Ты… как? Я чую, на тебе не только раны затянулись…

Придон вскинул меч над головой, разгоняя полумрак,

глаза расширились, он неотрывно смотрел на противоположную стену. Аснерд быстро оглянулся, сам хватаясь за кинжал, но там было пусто.

– Ты ничего не видишь? – спросил Придон.

– Нет, – ответил Аснерд настороженно. – А что я должен увидеть?

Руки с рукояти кинжала он не убирал, ноздри дергались, пробуя воздух. Придон помедлил, голос его дрогнул:

– Да так… почудилось. Прости, Аснерд, я все еще слаб. Отдохну.

Аснерд все еще таращил глаза, Вяземайт схватил воеводу за локоть.

– Отдыхай, Придон!.. Заглянем попозже.

Когда они вышли, Аснерд спросил настороженно:

– Как думаешь, что он увидел?

Вяземайт оглянулся на дверь, буркнул, понизив голос:

– На голой стене?

– На голой, – ответил Аснерд раздраженно, – на стене! Не виляй.

– То, что видим, – сказал невесело Вяземайт, – когда в руке яркий факел.

– Но мы ж не видели!

– Так и у него был не факел.

После их ухода Придон в задумчивости осмотрел, не щурясь, пылающее лезвие, сунул в ножны. В огромном помещении сразу померкло. Итания прерывисто вздохнула, на Придона смотрела с изумлением и страхом.

– Придон… почему так? Ты же сказал, что отныне ты бессмертен! И что никто даже не может тебя ранить, если ты сам не… Ты сказал, что мои дяди тебя ранили, потому что ты чувствовал вину передо мной и ты сам хотел умереть… Но почему сейчас?

Он скривил губы в горькой усмешке, ножны с мечом держал в обеих руках, словно не зная, отбросить ли в угол или же прицепить к перевязи и перебросить за спину.

– Меч Хорса. Хотя при чем здесь Хорс?.. С этим пылающим мечом Азазель когда-то у ворот райского сада… Азазель… ушел, но в мече его часть… Итания, я сказал правду. Но я еще не знал, что буду чувствовать… где-то глубоко внутри себя, вину и перед куявами! Уж такого бы никогда не подумал. Но вот теперь, клянусь, из этого меча в меня вошла часть души того, кто им обладал первым. И теперь я в самом деле навеки неуязвим и бессмертен.

Он умолк, Итания переспросила:

– У этого меча была душа?

Он кивнул, улыбка стала совсем вымученной.

– Да… хотя он сам что-то вроде души. Крохотной части души Того, Высшего. Я не могу объяснить тебе, Итания. Я сам не могу объяснить даже себе… Слишком сложно, понимаешь? Да и надо ли объяснять?

Она сказала с грустью:

– Но с тобой произошло… что-то, помимо заживления этих страшных ран?

– Увы, – ответил он горько, – да. Это страшно, однако… я бы не хотел, чтобы такое зажило!

Она отшатнулась, он был страшен, глаза невидяще смотрели в пространство. На его лице отразилось смятение, пот выступил на лбу. Придон зашатался, сел, рука его поднялась рывками, а пот стер с таким усилием, будто двигал гору.

– Нет, –

выговорил он наконец. – Я не хочу туда заглядывать… сейчас. Я люблю тебя, Итания. У нас мало времени. Я хочу, чтобы оно все было только нашим.

Ночами лужи застывали, подергивались тонкой хрустящей пленкой льда, что звонко лопалась под ногами. Земля окаменела, а блестящие рытвины, словно политые маслом, превратились в камень. Последние жалкие стебли трав пожухли, почернели и прижались к земле, стараясь своим телом укрыть хотя бы корни.

Непрерывно дул несильный, но холодный северный ветер, нагоняя серые тучи, что в конце концов затянули небо от края и до края. По утрам нередко с неба срывался мелкий снег, но чаще всего таял еще в воздухе.

Еще одно мощное куявское войско подошло к городу и расположилось в виду городских стен, но в некотором отдалении, не смешиваясь с остальными частями. И хотя сил вроде бы немало, но в куявском стане витало ощущение, что если артанский гарнизон выведет несокрушимый Придон, то с войском булатногрудого героя не справиться никому. Во все концы Куявии помчались гонцы, созывая на последний, возможно, бой. Если артане потеряют Куябу, то им больше ничего не останется защищать, и Куявия будет освобождена.

Простояли так неделю, за это время куявское войско увеличилось на треть за счет ополчения из простонародья, крестьян и беглых разбойников. Щецин и Меклен сумели прислать гонцов, что подойти к Куябе не могут, войска обескровлены, измучены. В сторону Куябы двигается возникшее прямо на месте крепкое куявское войско, они всеми силами его сдерживают, разрушают перед ним мосты и гати, при каждой возможности дают бой, но куявы продвигаются тупо, упорно, впервые не считаясь с огромными потерями.

Вдали от Куябы застряли с сильными отрядами Радамант и Замча, они пытались открыть дороги, ведущие из Артании: куявы везде разослали быстро растущие полки, стараясь не пропустить свежих сил артанских искателей славы.

Теперь, когда Куяба так близка и соблазнительно доступна, куявы уже в бешенстве смотрели на неприступные стены. Хорошо видно артан, спокойно и уверенно прохаживаются по верху стены, чернеют огромные чаны, кипятят смолу. Можно рассмотреть груды тяжелых булыжников, все это посыплется на головы осаждающих. На вершинах башен суетятся мастера, нацеливают огромные самострелы, способные посылать стрелы с копье размером. Такие летят впятеро дальше и способны пробить вола насквозь, вот еще видно катапульты, эти швыряют каменные глыбы далеко и точно.

Придон редко поднимался на городскую стену, на башни вообще как будто брезговал, помнил, что лучшая защита – доблесть, а не стены, а теперь артане отсиживаются за стенами и не чувствуют в этом ничего зазорного…

Сегодня он поднялся, оставив телохранителей внизу, скрестил руки на груди и вперил неподвижный взгляд в далекую россыпь костров. Вяземайт приблизился, с беспокойством посматривая на юного и так быстро взрослеющего тцара. Придон смотрел в затянутое тучами небо без всякой ненависти, хотя сейчас там, за тучами, прячутся ненавистные отвратительные чудовища, холодные крылатые ящерицы непомерных размеров.