Приемная дочь Бабы Яги

Meleth

— А чтобы нос задирать не смел, — тихонько прыснув в кулачок, сообщила ему Баба Яга. — Будет еще важничать, раздуется, как жаба.

— Как жаба? — растеряно переспросил Добролюбов, потом на мгновение прикрыл глаза, видимо представляя себе это, а потом, зажав себе рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос, простонал. — Ох, Златушка, повеселила ты меня! Как жаба!

Видно очень уж живо себе княжич представил, как братец его словно жаба раздувается от гордости, что никак не мог прекратить смеяться. Ягуся даже беспокоиться было начала, как бы дурно мужу не стало после такого веселья. К тому времени, как Златка уж было хотела попросить Зареслава успокоиться, он сам смех оборвал, ладонью утер глаза от проступивших слез и с такой нежностью на нее взглянул,

что лицо снова жаром опалило. А еще Ёжка вдруг поймала себя на том, что тот самый поцелуй случившейся во время обряда свадебного вспоминает, да эдак явственно, что не заметила, как пальцы к губам невольно потянулись. Она- то не заметила, а вот супруг ейный приметил тотчас, и как пальчики тонкие по устам алым скользнули да замерли, едва касаясь, будто то давнее прикосновение сохранить пытались. А еще не укрылось от взора Змея Лиходольского, как глазки Златославы заблестели, как улыбка мечтательная появилась. Тогда, наконец, поверил Зареслав словам Матери-Земли на обряде произнесенным: «Ну-ну, не переживай так, княжич! Тебя она больше жизни любить будет, будущее мне видно отчетливо…». И Баба Яга видимо об этом же вспомнила, потому как охнула тихонько и с тревогой в голосе прошептала:

— Ох, совсем про наказ Матушки-Земли забыла! Она же нам запретила встречи искать, покуда мы с тобой не познакомимся через письма. Что же будет?!

— Ну, чего-то всполошилась, Ёжка? — с непередаваемой нежностью произнес княжич…вот чудо!., поднялся сам, без чужой помощи, хоть и с трудом, но до Ягуси своей добрел, да рядышком с нею присел, чтобы обнять, успокаивая. — Ничего не будет, не трясись!

— Да, как же это так — не будет!? — возмутилась Злата, глянув в мужнины серые глаза. — Мы же против ее слова пошли.

— Так-таки против слова? — чуть насмешливо переспросил Зареслав, чуть крепче обняв жену, и ласково по ее щеке ладонью свободной руки провел. — Разве мы письма друг другу не писали? — спросил он и тут же на свой вопрос и ответил. — Писали. Узнавали друг о дружке? Узнавали.

— Да что мы там писали?! — возмутилась Златка, все еще тревожась. — Раз, два и обчелся!

— Ох, Ёжка, что же ты трусишка такая, а? — усмехнулся мужчина и, наклонившись, чмокнул нахохлившуюся, словно воробышек, девушку в кончик носа. — Не уж-то ты думаешь, что без ведома Матери-Земли я у дверей твоей Избушки появился? Думаешь, допустила бы она этого ежели бы против была? Ну, же, Златослава Ростиславовна, отвечай как на духу!

— Нет, — смущенно прошептала Яга и, зажмурив глаза, прижалась к мужу теснее.

— Вот и я тебе о том же говорю, — зарывшись лицом в ее волосы на макушке, столь же тихо произнес княжич.

— Но мы ведь так друг о друге ничего толком и не выяснили, — со вздохом молвила Баба Яга, осторожно поглаживая кончиками пальцев широкую мужскую ладонь, что ее за талию обнимала.

— Разве?! — делано удивился Зареслав, не спеша выпутывать свой нос из ежкиной шевелюры и опаляя ее своим горячим дыханием. — А по-моему все-то мы выяснили. Я, как уже сообщал, о тебе, родная, знаю почти все. Ну, а ты с Руслановой помощью наверняка про меня многое узнала. Этот обалдуй, я более чем уверен, все растрезвонить успел. Зря я, что ли именно его сюда направил?!

— То есть ты хочешь сказать, что этого балабола ко мне специально приставил, чтобы он про тебя разболтать все успел? — опешила Ягуся и попыталась голову поднять, чтобы в глаза мужнины поглядеть, да только не получилось у нее ничего. — Зареслав, ты его сам попросил все рассказать? Отвечай!

— Ну, напрямик я ему ничего не говорил, — тихонько рассмеялся в ее макушку Змей Лиходольский, — так намекнул немного, что буду не против, если он тебе кое-что обо мне поведает. А Руслану-то что? Ему только намекни — он и рад стараться!

— Ну, ты…, - Златослава не знала смеяться ей или злиться. — Вот ты Змей хитрючий! Самый настоящий Змей!

— Так я же это и не отрицаю, — продолжая веселиться, подтвердил ежкины слова княжич. — Мы Змеи без хитрости, что печка без дров.

— Вот обидеться бы на тебя, — вспомнив

о ягушенской вредности, пригрозила Баба Яга, но тут же со вздохом призналась. — Да только как-то не получается, — затем немного помолчав решилась Злата задать мужу давно мучающий ее вопрос. — А почему у тебя в промежуточной ипостаси шрамов нет?

— Ах, это, — чуть невпопад ответил Зареслав, и с тихим вздохом хотел было разжать объятья, но тут воспротивилась Яга, сама для надежности обхватившая мужа за талию и спрятавшая лицо на его груди.

— Ты давай на вопрос отвечай и не вздумай мне тут дергаться! Я только привыкать начала, что у меня муж есть, а он тут сбежать пытается, — возмущенно пробурчала Ягуся, не отрывая лица от груди супруга, хотя и испытывала при этом смущение сильное, но отступать уже не хотела. — Все равно далеко не убежишь. Отвечай лучше!

— Связался же с Бабой Ягой, так тебе и надо! — снова тихо и даже с облегчением рассмеялся мужчина, прижался щекой к светлой златкиной макушке и попытался уйти от разговора. — Чтобы ответить на твой вопрос, мне многое нужно будет рассказать и объяснить, это займет много времени.

— Так я не тороплюсь, — стояла на своем Ёжка. — Рассказывай, не увертывайся!

— Как скажешь, — девушка снова почувствовала, как он улыбается. — Начну я издалече, — предупредил Зареслав, потом вдруг замолчал на какое-то время и уже глухо и как-то отстраненно принялся рассказывать. — Мне шестнадцать лет всего минуло, когда последняя битва с лесными воителями состоялась. Это был мой первый военный поход, который мог стать последним в моей короткой жизни. Матушка, как чувствовала, что дурное должно произойти и не хотела меня отпускать, а отец сдался, согласился оставить меня дома. И я возможно даже не пожалел бы о его решении, если бы не брошенные моим старшим братом напоследок презрительные слова, что трус недостоин быть наследником Рода. Каюсь, эти слова задели мою мальчишескую гордость, переросшую почти мгновенно в гордыню. Я знал, что дед выбрал наследником Рода меня исключительно потому, что именно в моей крови ярче всего горел огонь Первозданного Пламени. Тогда мне казалось, что этого мало и я должен доказать всем, что не только благодаря родовой волошбе, но с помощью воинской доблести смогу добиться уважения. И тогда я сбежал вслед за идущими на бой родичами. Обмануть матушкину волошбу не составило труда и, обернувшись Змеем, я очень быстро догнал отряд, который возглавлял мой отец. Отсылать меня назад не стали, разумно полагая, что если я сбежал один раз, сбегу и вновь, и поэтому решили, что под приглядом старшего брата мне ничего не грозит. Ошиблись…

…Редкий, искореженные лес остался за спиной, впереди на много верст простирались непроходимые топи, которые в обычное время всякий путник постарался бы обойти десятой дорогой, но они не беспечные путники, к сожалению. Позади враг и отступать больше некуда, еще немного и на эту узкую полосу твердой почвы выйдут преследователи, а подмоги все нет. Воины стремительно осматривают местность, прикидывая, принять бой здесь или все же попробовать пройти через болота. Два выживших в ходе стремительного отступления лекаря сноровисто бинтуют раненых, раздают зелья укрепляющие силы и обезболивающие отвары. На самой границе леса вглядываясь в просвет между уродливо изогнутыми деревьями, стоит высокий юноша лет двадцати, подле него, весь изнывая от нетерпения и нервозности, вертится мальчишка лет шестнадцати, а в двух шагах от них приземистый воевода ведет подсчет выживших воинов.

— Мир, нам надо обратиться! — твердит не первый раз мальчишка, нервно похлопывая ладонью по стволу ближайшей чахлой сосны. — Мы атакуем их с воздуха и…

и их колдуны развеют твой прах по ветру, прежде чем ты сможешь убить хоть одного врага, — хмуро закончил за него юноша, надевая на голову шлем, который до того момента держал в руках. — Нашими силами их не победить.

— Ты даже не хочешь попробовать! — возмущается мальчик, ударив кулаком ни в чем не повинное деревце, тут же переломившееся пополам. — Это может твой прах они, и развеют, ты же слабее…