Приемная мать
Шрифт:
Тинка подвинула шкаф с таким скрежетом и скрипом, что он чуть не развалился.
— И чего ты постоянно крутишь. Говори сейчас же, кого ты подразумеваешь?
— Чего уж тут крутить. Каждый сам знает, как он танцует.
— Нечего попусту волноваться, — примирительно сказала Лики. — Конечно, Веста не имела в виду тебя. В нашей группе, к счастью, ни одна девочка так не танцует. Вы ведь понимаете, о чем я говорю. Можно танцевать плохо, но не противно. Как раз перед тем, как Сиймсон вмешалась в это дело, Свен сказал мне, что Мелита танцует так, словно у нее под ногами мечется угорелая кошка. (Ага, успела я подумать, значит, Свен танцует с Лики!) И это действительно
Лики всегда вносит разумные и деловые предложения и всегда своевременно. Вот и теперь новая тема вытеснила старую, и в комнате снова воцарилось единодушие. И вдруг Лики обратилась ко мне:
— Послушай, Кадри, Свен очень интересуется, почему ты никогда не ходишь на танцы?
— И правда, Кадри, почему, когда мы все танцуем, ты обязательно исчезаешь? — полюбопытствовала Анне.
— Я? Я... мне просто не нравится танцевать.
—Скажи уж лучше, что тебе не нравятся наши мальчики, — засмеялась Тинка.
—У тебя, наверное, в Таллине есть какой-то мальчик. Ты так часто получаешь письма.
Я была даже рада, что разговор принял такой оборот. Может, теперь никто не догадается, почему я покраснела. Ах, значит, почему я не хожу на танцы? Этого я не стану здесь никому докладывать.
Утром я пошла в столовую последней. Проходя через гардеробную, задержалась, чтобы причесаться, и вдруг увидела в зеркале Свена, который широким шагом приближался ко мне. Мне показалось, что он как-то странно посмотрел на меня. Я вспомнила, о чем он спрашивал Лики вчера вечером, и быстро опустила глаза. Когда я вновь взглянула в зеркало, он стоял уже за моей спиной, слегка поклонился и поздоровался со мною в зеркале. Я кивнула в ответ. Это было очень забавно. Я не смогла сразу отвести взгляд от того места, где в зеркале отражались большие, темные и чуть насмешливые глаза Свена. Потом резко повернулась и, не оглядываясь, побежала вверх по лестнице. Я слышала, как Свен окликнул меня: «Кадри! Кадри!» В два прыжка он догнал меня на узкой лестнице. Наклонился ко мне и сказал тихо, так, что у меня слегка зазвенело в ушах. Я и раньше замечала, что со мной так бывает, когда я слышу очень низкие звуки. — Кадри, я хотел бы поговорить с тобой.
— Ну, говори, — растерянно ответила я.
— Нет, не сейчас. Сейчас не успею. Я не хочу, чтобы об этом узнали другие. Знаешь, приходи сегодня во время третьего подготовительного урока в музыкальный класс. Придумай что-нибудь. Я там буду упражняться. И нам никто не помешает. Ты придешь?
Для меня это было так неожиданно, что я ничего не сумела ответить. Только спросила:
— Разве это так важно?
— Да. Так ты придешь? — Свен провел рукой по своим темным волосам.
— Это касается меня? — на всякий случай спросила я.
— И тебя.
— А кого еще?
— Всей вашей группы. Ага!
— Хорошо, тогда я постараюсь прийти.
В классе я старалась незаметно наблюдать за Свеном. Как всегда! Совершенно такой, как всегда. На литературе он
Я была там... Во время третьего подготовительного урока я осторожно пробралась к двери музыкального класса. Еще в коридоре услышала, как Свен играет! Очень тихо отворила дверь. И остановилась в темной пионерской комнате. Дверь в музыкальную комната была открыта. Лампочка, горевшая над пианино, освещала Свена.
С первого дня в этой школе я заметила, что у Свена необыкновенные глаза. Такие огромные, с девчоночьими ресницами. Но что они могут выражать! Это что-то совсем другое, чем пошлые шуточки ребят из нашего класса и насмешки над всем высоким и прекрасным.
Наверное, Свен играл что-то о любви и сновидениях. Я ведь совсем не знаю музыки и если мне не сказать, какая вещь исполняется, то я ее никогда не узнаю, про-сто представляю себе, о чем она. Но спрашивать я стесняюсь. Особенно Свена.
Стоя там и слушая Свена, я вдруг почувствовала какой-то новый, особенно радостный мир и во мне словно бы растаяла та щемящая грусть о том, чего я все равно не могу изменить, от чего мне пришлось отказаться...
— Входи, Кадри! — Свен со стуком захлопнул крышку пианино. Я вздрогнула. Значит, он все время знал, что я стою здесь, в темноте. Я вошла.
— Ты чудесно играешь, Свен.
— Ты так считаешь? — он улыбнулся. — Ничего. Сегодня удалось. Я знал, что ты слушаешь.
Это прозвучало почти ласково. Я не знала, что мне делать. И поэтому быстро спросила:
— Что ты хотел мне сказать?
— Ах, да! — Пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга. Голос Свена прозвучал не совсем обычно:
— Это вопрос доверия. Дай слово, что не проболтаешься.
— Честное слово! — в эту минуту я абсолютно не думала о том, что я делаю. Обещать молчать, когда ты и понятия не имеешь, в чем дело.
В глазах Свена мелькнул хитрый огонек, и он спросил:
— Скажи, Кадри, вы и правда в полночь закусываете мылом?
Вряд ли в эту минуту я выглядела особенно умной.
— Почему в полночь? Какое мыло?
— И ты, Кадри, всегда берешь бедных нервно-больных воспитательниц под защиту?
Что-то знакомое послышалось мне в этих словах. Свен явно говорил о вчерашнем разговоре у нас в группе. И я, естественно, спросила:
— А откуда ты это знаешь?
— Вот именно об этом я и хотел поговорить с тобой, — деловито ответил Свен. — Вчера вечером, когда вы у себя в комнате разбирали Сиймсон по косточкам, она как раз искала в нашем шкафу тренировочный костюм Яана Ласся. Случайно я оказался тут же. Сквозь стенку шкафа мы слышали весь ваш разговор от слова до слова.
Ой, ужас! Что теперь будет?
— Значит, у вас слышно все, что у нас говорится?
— Не всегда. Наверное, только тогда, когда открыты дверцы обоих стенных шкафов.
Ну, конечно, Тинка с ее туфлями, заброшенными в стенной шкаф! Обычно у нас перед стенным шкафом стоит обычный платяной шкаф, но именно во время этого разговора его, как назло, отодвинули.
Я мучительно старалась припомнить все подробности нашего вчерашнего разговора. Во всяком случае, для учительских ушей там не было ничего подходящего.
Я на этот раз, пожалуй, очутилась в роли защитника, но это дела не меняет. Эту кашу вряд ли так просто удастся расхлебать. Будь еще кто-нибудь другой, а тут Сиймсон.