Приемная мать

Раннамаа Сильвия

— Спасибо, Кадри!

— Что ты сказала? — Я не верила своим ушам.

— Спасибо тебе, Кадри! — повторила Веста и доба­вила: — За все.

Мы старались утешить друг друга. Я и Веста. В этом было что-то очень трогательное. Что-то, о чем ни в коем случае нельзя говорить, потому что это такое осо­бенное чувство, гораздо более глубокое, чем, если бы мы были давними друзьями.

ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ...

Только вчера, после всех этих событий, я приняла непоколебимое решение — стать мужененавистницей. Во всяком случае, ни одному из мальчиков нашего класса никогда в жизни не сказать ни одного слова. А уже сегодня сомневаюсь, стоит ли ко всему этому относиться так серьезно. Какие-то исключения

мне все-таки придется сделать.

Сегодня — Женский день. Даже в такой день маль­чики из нашего класса не могли воздержаться от иро­нии. Они поздравили нас утром словами, заключен­ными в огромные кавычки. Их замечания по поводу нашей женственности были куда как остроумны, но никак не доброжелательны и, к сожалению, нередко просто невежливы и обидны.

Конечно, мы и сами понимаем, что сегодняшний день предназначается не для нас, десятиклассниц, но они могли бы оказать нам хоть такую услугу — оставить нас в этот день в покое.

При этом они умеют вести себя прекрасно. Торжест­венную речь по поводу Женского дня произнес Андрес из девятого класса. И какую речь. Просто невероятно. До сих пор я считала, что только Урмас может выска­зывать такие мысли. Выходит, что есть и другие.

В программе, как всегда, был великолепен Свен, но и наш хор малышей тоже хорошо справился с выступ­лением. Да и все остальные. У нас в гостях были мамы, живущие поблизости, а некоторые приехали и изда­лека. По временам мы почти забываем, что где-то у нас есть свой дом. Но вот приезжают мамы, сидят с нами и радуются нам, а мы — им. Некоторые мамы уже старенькие и усталые и очень скромные, некоторые еще молодые и энергичные, но всем интересна наша жизнь, всех волнуют наши дела. Они расспрашивают о нас и им хочется слышать только хорошее, и мы сами хотим, чтобы все было хорошо. Удивительно, но по­чему-то напрашивается мысль, что и родители наши в чем-то похожи друг на друга. Может быть, это оттого, что все остальное у нас общее. И очень приятно слы­шать, когда воспитательница говорит той или иной маме что-то хорошее о ее ребенке. У бабушки Сассь немножко трясутся руки и голова и, когда воспитательница сказала ей, что Сассь у нас молодец и что она исправилась, то у старушки еще больше затряслась седая голова, и тогда я сама еще много хорошего рас­сказала ей о внучке.

Но чудеснее всех все-таки Роозина мама. Я о ней уже слышала, но сама она превзошла все ожидания. По профессии она геолог. Это само по себе кое-что значит. И как увлекательно она умеет об этом говорить.

Вся наша группа немножко гордится Роозиной ма­мой. Во всяком случае, ни в одной группе таких нет. Когда она рассказывала о своей работе, об экспедициях в разных отдаленных местах, то так умело связывала это с нашей повседневной жизнью, с нашей общей целью. Вообще, сколько у нее знаний и как она любит свою работу! Целый зал слушал ее, затаив дыхание, и было настолько непривычно тихо, что я заметила, как даже Энту не решился громко закашлять и поста­рался заглушить кашель платком.

После акта мама Роози вместе с нами пришла к нам в группу. Ну, эту картину стоило бы запечатлеть на пленку, когда все вокруг нее столпились. И смелее всех, конечно, Сассь. Когда мама села, Сассь просунула го­ловку под ее руку и никому не заступила своего места. Даже Роози. Хотя Роози и не пыталась ее оттеснить. Она стояла за маминым стулом и, улыбаясь, держала руку на мамином плече. А мама, обхватив одной рукой худенькую Сассь, другой рукой время от времени гла­дила руку Роози, лежавшую на ее плече. Во всем этом было что-то, на мгновение пробудившее мою старую боль и горечь, но я быстро справилась с этим чувством. Ведь я уже не маленькая и, кроме того, я была здесь и во всем участвовала.

Разумеется, маму Роози интересовало все, что каса­ется нашей жизни. Оказалось, что она знает о нас очень многое.

Она знала даже меня, хотя мы встретились впервые. Несомненно, Роози ей обо всем пишет. Но меня поражает ее необыкновенная память и интерес ко всем и ко всему. Мы, с нашими маленькими радо­стями и заботами, стали даже в своих собственных глазах как-то значительнее, наш маленький коллектив и вся жизнь здесь приобрели новое значение, потому что всем этим интересовался такой человек. И, конечно же, такому человеку хочется все рассказать. На каждый ее вопрос слышалось сразу несколько ответов. Ра­зумеется, мы ни за что не хотели отпускать ее и в конце концов отправились провожать всей группой. Признаться, тут мы не проявили особой чуткости. Вос­питательница нам прямо сказала, что мы должны были быть догадливы и хотя бы ненадолго оставить Роози наедине с ее мамой. Но полная разочарования пауза, последовавшая за этим замечанием, была настолько единодушной и у Сассь было такое лицо, словно ее на глазах у всех ограбили до нитки, что Роози сама при­гласила пойти с нею всех, кто хочет. Захотели все. Этот вечер я, несомненно, запомню на всю жизнь, как самый хороший за время моего пребывания в школе-интернате.

После ужина, когда мы остались одни с воспитатель­ницей Сиймсон, мы торжественно подарили ей выши­тую нами скатерть. И, пожалуй, вовсе не усталость за­ставила ее украдкой потереть глаза.

Со своей стороны, она решила угостить нас чаем. Мы едва успели поставить на стол булочки и разлить чай, как отворилась дверь, и мальчики из седьмой группы вместе со своим воспитателем вошли в комнату. У Свена в руках был огромный букет цветов, и он передал его своей бывшей воспитательнице с таким элегантным поклоном, что слов уже не потребовалось. Андрес ска­зал самое главное — слова благодарности.

Мы попросили нежданных гостей чувствовать себя как дома. У нас было тесновато, но очень весело. Даже мне, новоиспеченной мужененавистнице. К счастью, ни Энту ни Ааду не входят в эту группу.

Раз-два — и мальчики помогли нам отставить в спальне мебель в сторонку и у нас образовалось место для танцев. Булочки разрезали пополам, а сладостей досталось всем понемногу, но зато у их воспитателя оказался с собой целый ящик вафель.

Таким образом, настоящий вечер танцев пришел ко мне в дом. Я уже не смогла изображать цветок у стены. Два танца танцевала с Андресом и все остальные со Свеном. С ним танец идет как будто сам по себе. Не знаю, какие еще курсы тут требуются. Он опять ска­зал, что я легкая, как перышко. Может быть. При моем росте я вешу всего сорок девять килограммов. И школь­ный врач тоже считает, что это слишком мало.

Во время последнего танца Свен сказал:

— Тебя, наверно, легко носить на руках.

Мне стало так жарко, словно меня кто-то с головой окунул в бочку горячей воды. Я очень смутилась и, конечно, сбилась с ритма и споткнулась о собственную ногу. Свен поддержал меня, чтобы я не упала, и изви­нился. Хорошее воспитание все-таки замечательная штука. У Свена оно просто в крови.

Теперь я уверена, что Свен не мог принимать уча­стия в кампании по выкрадыванию моей тетрадки. Кроме того, это единственный, кроме Урмаса, мальчик, которому я сама могла бы дать прочесть ее. Может быть, он хоть немножко понял бы, что я там писала.

Потому что он умеет сделать то, что произошло по­том. Конечно, именно он сделал это...

Дело в том, что, когда после ухода гостей, мы, в пре­красном настроении, стали готовиться укладываться спать, случилось нечто для всех нас, особенно для меня, совершенно неожиданное.

На моей подушке лежал белый цветок.

— Как он здесь очутился?

Когда мальчики помогали нам переставлять кровати на место, его не было, а теперь вдруг он оказался здесь. Ведь откуда-то он должен же был взяться? Прежде чем я успела обдумать это, Мелита заявила: