Приемный пункт
Шрифт:
Иванихин ощупал конверт с деньгами — весомый, грубый и надежный пропуск в курортный рай.
— Шампанского… бутылку! — велел он набежавшей официантке. — Светочка! — Он очень кстати вспомнил имя спутницы, а также обстоятельства и степень их знакомства. — Я предлагаю тост за нашу романтическую встречу! И за тебя!
Вчера они уже целовались. Но после шампанского получилось лучше.
Пузырьки и поцелуй ударили Иванихину в голову. И тотчас — словно коварно поджидавшие этого мгновения — раскатились мягкие басы синтезатора. Красные лучи выстрелили из углов, ловя в перекрестье шест для стриптиза и женщину
— Ой, — тихо, но внятно сказала Светочка.
— Коньяка, — потребовал Иванихин.
И ощутил, что падает — летит, кувыркаясь, — в пленительную бездну порока.
…Утро он встретил коленопреклоненным. В смысле, перед унитазом. Обнимая белого брата за изножие, склонив покаянную голову на фаянсовый край и заглядывая в дурно пахнущее нутро. Блевать больше не хотелось. Подниматься — тоже.
«Хорошо, что в номере свой санузел», — в который раз порадовался Иванихин.
Полет в бездну порока прошел успешно. Из стриптиз-бара они перебрались в ресторан, где ели жесткий шашлык, танцевали медленные танцы под быструю музыку и пили вино, коньяк и водку. После отправились к Свете с идеей оказаться в постели — но по дороге завернули на дискотеку. Там Иванихин добавил, и там же он потерял Свету.
На дискотеке было страшно. Ослепительные вспышки били по глазам. Дикие ритмы сотрясали пол, стены и отдыхающих. Иванихин, открыв рот, как глубоководная рыба на берегу, чтобы не лопнули перепонки, пробирался среди конвульсивно дергающихся людей. Какая-то девица вцепилась ему в локоть. Иванихин взял выпить себе и ей. Девица что-то говорила, он не слышал ни слова, поэтому все время кивал. Ушли они вместе.
Дальше Иванихин помнил прерывисто. Помнил, как зашли в казино — но вот пытались ли там играть или как зашли, так и вышли, память не сохранила. Иванихин истово надеялся, что не пытались. Потом девица блевала, свисая головой с парапета, а он держал ее, обхватив за коленки. Немного погодя они взяли в киоске две бутылки вина, красное сухое и розовое десертное…
В конце концов Иванихин все-таки оказался в постели с женщиной. Хоть и не со Светой. Как зовут новую подружку, Иванихин не выяснил. Волосы у нее были крашены местами в красный цвет, местами — в фиолетовый, так что при равномерном освещении брала оторопь. Поэтому Иванихин быстро выключил лампу, для страховки закрыл глаза и действовал на ощупь. Кажется, у него что-то получилось…
Потом ему стало то ли совсем хорошо, то ли окончательно плохо. Очнулся он от того, что край унитаза врезался в ухо.
С немалым трудом и не сразу Иванихин сумел покинуть санузел. В комнате все, что только можно, валялось где ни попади. Девица с пестрой головой спала, безоговорочно заняв всю кровать. Иванихин, заранее ужасаясь, полез в карман за деньгами.
Деньги были. Примерно половина.
Чужими руками Иванихин кое-как оделся и на тряпичных ногах вышел из гостиницы. В первом же попавшемся кафе он простонал: «Пива!» — и рухнул в пластиковое кресло.
Пиво медленно промывало чугунные мозги. Иванихин сидел как истукан, смотрел прямо перед собой. По липкому столу ползали две мухи, жужжали, взлетали, опять садились, пытались совокупляться.
«Зачем? — размышлял Иванихин. — То есть на фига?»
Он смотрел на проходящих мимо людей. На самодовольных толстяков, на поджарых
Раньше Иванихин не раз задавался вопросом, откуда люди берут столько денег, чтобы их тратить. Вроде и не делают ничего особенного — а поди ж ты, по курортам разъезжают. Ну вот. Теперь он знает, как получить деньги — ни за что, просто так. И сам сидит здесь, попивая пиво и рассматривая толпу.
«Интересно, кто из них настоящий, а кто — нет?» думал Иванихин. — «Кто живет прямо сейчас, а кто — пустая оболочка, которая совершает привычные действия, чтобы когда-нибудь в урочный час очнуться, вспомнить это мгновение как уже прошедшее и ощупать в кармане толстый конверт?»
На секунду Иванихину стало жутко. Он ощутил себя единственным живым человеком в окружении зомби. Но ощущение быстро прошло, и Иванихин устыдился детских мыслей. Во-первых, это кто ж продаст время отдыха на юге, а? Вот зимой, в будний день, в троллейбусе по дороге на работу — там по-любому полная зомбификация. Так и что? Дело привычное. А, во-вторых, какая ему разница?
Или все-таки — разница есть?
«Вы удивитесь, сколько у нас клиентов».
Иванихин допил пиво и пошел будить пестроголовую девицу. Ему срочно захотелось выпить чего-нибудь покрепче. В компании. Чтобы отключить мозги и не думать. И пойти куда-нибудь. Где очень громкая музыка с бессмысленными словами. Чтобы совсем не думать никогда.
Первую неделю сентября погода держалась по-летнему ласковой. От нежданного тепла люди сделались податливыми, как нагретый пластилин. Хотелось творить добро и пользу себе и ближним. Иванихин размяк настолько, что починил дверь и сходил к сыну в школу. То есть в лицей.
Поездка на курорт вспоминалась редко. Иванихин даже не стал проявлять отснятую на югах пленку и печатать фотографии. К чему? Только деньги тратить. Все равно некому показывать.
Затем погода испортилась. Зарядили дожди.
Душа, нехарактерно развернувшаяся под действием тепла, скукожилась в некрасивую фитюльку да так и застыла.
Прошедший отпуск стал казаться Иванихину ненастоящим. Как позавчерашний сон, как давно прочитанная книга. Как история, рассказанная одним незнакомцем другому, который и слушал-то невнимательно. Настоящим было то, что окружало Иванихина здесь и сейчас, — серые дождливые трудовые будни. С девяти до восемнадцати. С понедельника по пятницу. С момента окончания института — и до пенсии.
Считая часы и минуты рабочей недели, Иванихин знал одно: в приемный пункт он больше не пойдет.
Почему?
Вот просто не пойдет, и точка. Отвяжитесь. Нет, ну почему?
По кочану. Главное — не задумываться. Иначе поползут жуткие мороки из фрейдовских заказников психики, начнет казаться, что и жил как-то не так, и сейчас живешь — из рук вон не туда. Захочется что-то изменить, исправить… знать бы, что и как?
В общем, маета.
Иванихин пытался и боролся. Стал посещать курсы йоги и самопознания, делал по утрам неестественную для славянина гимнастику, вникал в адаптированную мудрость Востока. Не помогало. Наоборот, сделалось хуже.