Приглашение в Ад
Шрифт:
– Можно было бы и потерпеть. Наябедничает – и выставят.
– Ага, как же! Скорее, сам уйду. – Поль встрепенулся от внезапной мысли. – А что, други мои, может, и впрямь подадимся отсюда? Все вместе? Чего здесь делать-то? И так все ясно. Собственно, что решит это стадо пердунов, мне лично без разницы. Сваливаем – и все дела!
– Но куда?… – резонно поинтересовался Вадим. И тут же рядом образовался огнедышащий Пульхен.
– Вы собираетесь слушать это и дальше?! – полковник готов был взорваться.
– Видали? Еще один
Под локоток Вадима хозяйственно взяла Мадонна.
– А что, в этом есть резон.
– Ясен пень, есть! Чего задницы-то протирать? В этой ихней коллизии… Берем Вадикову бронетачку и все вместе двигаем в мой Колонный. У меня там даже попросторней будет. Ей-ей!.. Набросим скатерку на стол и устроим свое собственное собрание. В пику этим фраерам.
– Если уйдем прямо сейчас, не поймут, – возразил Клочковский. – Угодим в черный список.
– Чихать! – Поль зло отмахнулся. – Это они в наш черный список угодили! Пусть и трясутся!
– Дело не в том – кому трястись, а кому нет, – голос Пульхена напоминал звон литой меди. – Стратегически пройгрышно уходить вместе и демонстративно.
– Согласен, – кивнул Воздвиженов. – Устроим демонстрацию, эти волчары немедленно объединятся. И всех собак повесят на нашу шею.
– И чихать!..
– Нет, Поль, не чихать. Тем более, что не так уж сложно удалиться по-тихому. Сначала ты, потом мы – дескать, покурить, в туалет и прочее. У ворот знакомые ребята. Попросим, – закроют глаза и забудут.
– Браво! – оценила Мадонна. – И сколько нас всего будет?
– Неважно! – парировал Поль. – Сколько ни есть, все свои, – глаза его тут же скользнули в сторону угрюмого Пульхена, но менять что-либо в сказанном было уже поздно. Слово, как известно, не воробей.
– Посидим, покумекаем, поговорим. Маленький уютный раут. Как говорится – приятное с полезным.
– Заметано! – Вадим, подметивший промах Поля, невольно улыбнулся. – Ну что? Вызываю Панчу?
– Ясен пень, вызывай.
– Только заранее предупреждаю, особых удобств обещать не могу. Кто не влезет в кабину, поедет снаружи. Согласны?
Оппозиционеры не возражали.
– Дяденька…
Лебедь обернулся и увидел девочку. Правая рука протянута вперед, рот немо шевелится. То есть… Да! Разумеется, она просила у него хлебушка. Что еще просят дети на улицах? Только он почему-то не услышал. Тень снова отсутствовала, прихватив с собой слух и толику его разума.
А еще через минуту он сидел, обнимая девчушку, лепеча ей какие-то глупости. Она не плакала, и он был благодарен ей уже за одно это. Как хорошо, как замечательно, когда тебя не боятся! Однако малышка оказалась не одна. Из подворотни угрожающими шажочками показалось еще двое – лет по пять, а может, и поболее. Пойди их разбери. Нынешние дети почти не растут, – четырнадцатилетнего легко спутать с семилетним.
–
Только сейчас Лебедь обратил внимание на удивительно живой цвет лица девочки. В отличие от своих анемичных, худосочных приятелей выглядела она действительно благополучно. А грязью ее скорее всего обмазали эти же обормоты, – чтобы смотрелась пожалостливее, чтобы откликались и подавали. Если же присмотреться, истощенной она действительно не казалась.
Лебедь прищурился. Ну да, конечно же, мутантка. Еще одна в огромнейшем списке. Правда, сам он сталкивался с подобным лишь однажды. То есть мутантов-то встречалось пропасть, но не таких. Мутации мутациям – рознь, и на сто вредных мутаций дай Бог встретить парочку полезных, как то – третьи зубы, новая шевелюра или полная независимость от привычного питания.
Продолжая держать девчушку на руках, Лебедь попытался подняться, но это ему не удалось. Пришлось отпустить малышку на землю. Он заговорил с ними, не будучи уверен в том, что голос его громок, и все же надеялся, что детишки поймут все правильно, а, поняв, поверят ему. О людоедстве эти мальки были, конечно, наслышаны, а потому к незнакомцам питали вполне объяснимое недоверие. Он старался говорить искренне, не отводя глаз и даже чуточку улыбаясь. Фразы выходили убедительными, голос почти не дрожал, и в конце концов ему, кажется, поверили. А может, животы у них крепко подтянуло. Так или иначе, но они пошли за ним. То есть – это сначала за ним, а потом уже получилось так, что он плелся чуть позади, а детишки тянули его за руки, интуитивно угадывая направление, которым хотел их вести этот странный мужчина.
Только в башне он сумел перевести дух. Положа руку на грудную клетку, ощутил ропот сердца, – организм бунтовал, выказывал неповиновение. Но это становилось уже привычным. Чумазую детвору принял Санька, а Лебедь, чуть отдышавшись у порожка, спотыкаясь на ступенях, полез вверх, на самую крышу. В последнее время вид неба успокаивал его, как ничто другое. Туманно-голубой анальгетик проникал в кровь, пожарной холодящей пеной заливал бушующее и выходящее из повиновения нутро.
– Возьми телагу! – крикнул ему вслед Санька. – А то снова замерзнешь.
Может быть, он кричал это для него, а возможно, для новоявленных гостей, но Лебедю лень было думать над этим. Там, где его уже не могли видеть дети, он откровенно встал на четвереньки, помогая себе взбираться по ступеням руками.
Вот и крыша. Бездна воздуха, океан без дна. Лебедь устало выпрямился. В больном, изнемогающем от напастей мире, оказывается, гулял сильный и молодой ветер. Прищурившись, Лебедь мелко задрожал, но не от страха – всего-навсего от холода. Телогрейку, о которой кричал Санька, он, конечно же, не взял. Да и зачем? Он ведь и выбирался сюда не за теплом, а за воздухом…