Пригоршня праха
Шрифт:
— Не собирается ли достопочтенный член рассмотреть вопрос об увеличении максимальной толщины заплечиков?
— Запрос должен быть представлен заблаговременно.
В этот день Джок покинул палату с чувством удовлетворения. Он сознавал, что на славу потрудился для своих избирателей.
Через двое суток индейцы вернулись с охоты. Дни ожидания, тянулись тоскливо. Доктор Мессингер каждый день по нескольку часов проверял товары. Тони уходил в лес с ружьем, но дичь покинула этот берег. Одному из негров сильно поранил ногу скат, и они прекратили купаться и мылись
Пахло жареной свининой.
— Им нужно не меньше недели, чтобы протрезветь, — сказал доктор Мессингер.
Всю эту неделю негры слонялись по лагерю; иногда они стирали одежду и развешивали ее на планширах лодки сушиться на солнышке, иногда отправлялись удить рыбу и возвращались с внушительной добычей, надетой на палку (рыба была резиноподобной и безвкусной); по вечерам они обычно пели песни у костра. Пострадавший от ската не вылезал из гамака, он громко стонал и все время требовал лекарств.
На шестой день показались индейцы. Они пожали всем по очереди руки, затем отошли на край опушки и встали там таращась на лагерное оборудование. Тони пытался их сфотографировать, но они убегали, хихикая как школьницы. Доктор Мессингер разложил на земле товары, приобретенные для обменных операций.
На закате индейцы удалились, но на седьмой день явились вновь, в расширенном составе. Пожаловало все население деревни. Роза присела на гамак Тони под пальмовым навесом.
— Дай сигарета, — сказала она.
— Скажи им, я хочу, чтоб мужчины повели меня к пай-ваям, — сказал доктор Мессингер.
— Пай-вай — плохой народ. Макуши к пай-вай не ходить.
— Скажи, мне нужно десять мужчин. Я дам им ружья.
— Дай сигарета. — Переговоры продолжались два дня. В конце концов согласились идти двенадцать человек, семеро из них не пожелали идти без жен. Одной из жен оказалась Роза. Когда все было улажено, в деревне состоялась пирушка, и индейцы снова перепились. Однако на этот раз они пришли в чувство быстрее, потому что женщины не успели наготовить достаточно кассири. Через три дня караван смог отправиться в путь.
У одного из мужчин была длинная одностволка, заряжающаяся с дула; другие несли луки и стрелы; шли они совершенно голые, лишь в красных набедренных повязках.
Женщины надели перепачканные коленкоровые платья, преподнесенные им много лет назад странствующим священником и хранившиеся специально для такого рода оказий; за спиною они несли плетеные корзины, которые держались лыком, охватывающим лоб. Самые тяжелые грузы, включая продовольствие для себя и своих мужчин, женщины переносили в корзинах. Роза, помимо всего, волокла еще зонтик с погнутой серебряной ручкой, память о сожительстве с мистером Форбсом.
Негры уплыли вниз по течению на побережье. Груду провианта в прочных жестяных ящиках оставили под развалившимся навесом у берега.
— Тут его никто
Тони и доктор Мессингер шли следом за мужчиной с ружьем, который служил им проводником; за ними вереницей, растянувшейся по лесу на полмили, а то и больше, брели индейцы.
— Теперь карта нам ни к чему, — сказал доктор Мессингер с облегчением.
(Сверните карту — отныне она вам не понадобится сколько там бишь лет, сказал Вильям Питт [24] … слова доктора Мессингера напомнили Тони частную школу, перепачканные чернилами парты, раскрашенную картинку, изображающую набег викингов, и мистера Троттера, который преподавал у них историю а носил галстуки ядовитой расцветки.)
— Мамчик, Бренда хочет поступить на работу.
— Зачем?
— Ну, за тем же, зачем и все: не хватает денег, нечего делать. Она просила узнать, не могла бы она пригодиться в лавке.
24
Английский государственный деятель Вильям Питт-младший (1759–1806) после крупных военных неудач третьей антинаполеоновской коалиции сказал: «Сверните карту Европы, она вам не понадобится еще десять лет», тем самым точно предсказав дату крушения наполеоновской империи.
— Ну… трудно сказать. В любое другое время я б оторвала такую продавщицу с руками и ногами… а теперь не знаю, что и сказать. И потом мне лично кажется, что при сложившихся обстоятельствах это вряд ли удобно.
— Я сказал, что спрошу, только и всего.
— Джон, ты никогда со мной не делишься, и мне не хотелось бы, чтобы ты думал, будто я вмешиваюсь; но скажи, что все-таки вы с Брендой намерены делать дальше?
— Не знаю.
— Ты никогда со мной не делишься, — повторила миссис Бивер, — Но до меня доходят всякие слухи. Развод будет?
— Не знаю.
Миссис Бивер вздохнула.
— Что ж, мне пора на работу. Где ты обедаешь?
— У Брэтта.
— Бедняжка. Между прочим, мне казалось, что ты подал в Браун-клуб.
— Они мне ничего не сообщали. Я не знаю, были у них выборы или нет.
— Твой отец состоял членом этого клуба.
— По-моему, я не пройду… Да, кроме того, мне это действительно не по карману…
— Ты меня беспокоишь, Джон. И мне лично кажется, что те надежды, которые я питала перед рождеством, не оправдываются.
— Мой телефон. Может, это Марго. Она уж бог знает сколько никуда меня не приглашала. Но это была всего лишь Бренда.
— К сожалению, у мамы нет для тебя работы, — сказал он.
— Ладно. Надеюсь, что-нибудь подвернется. Я б не отказалась сейчас от улыбки фортуны.
— Я тоже. Ты спрашивала Аллана о Браун-клубе?
— Да, спрашивала. Он говорит: на прошлой неделе избрали десять человек.
— Значит, меня прокатили?
— Откуда мне знать. Когда заходит речь о клубах, мужчин не поймешь.