Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау
Шрифт:
Мок закурил уже двенадцатую за это утро сигарету. Он еще раз перечитал результаты вскрытия трупов и рапорт Коблишке. Но не узнал из них ничего более того, что видел своими глазами. И вдруг он громко выругался, проклиная собственную невнимательность. Он пропустил важную информацию вахмистра: на месте преступления не оказалось белья баронессы. Мок вскочил и бросился в комнату сыщиков. Там оказался один Смолор.
– Курт! – крикнул Мок. – Немедленно проверьте алиби всех зарегистрированных фетишистов.
Зазвонил телефон.
– Добрый день, – раздался зычный голос Пёнтека. – Я хотел бы отблагодарить вас и пригласить
– Хорошо, – ответил Мок и положил трубку.
Бреслау, того же 15 мая 1933 года, два часа дня
УФишера, как всегда в обеденное время, было полно народа. В основном полицейские и нацисты в форме, которые валом валили в любимое заведение их идола Хайнеса. Пёнтек сидел, развалясь за столом, в маленьком зале. Солнечные лучи, преломляющиеся в аквариуме у окна, расцвечивали световыми рефлексами его лысый череп. Между пухлыми, как сардельки, пальцами дымилась сигарета. Пёнтек наблюдал за плавающим в аквариуме миниатюрным тунцом, издавая какие-то странные звуки. При этом губами он производил точно такие же движения, как рыбка. Он отменно развлекался и ежеминутно постукивал пальцем по стеклу аквариума.
Увидев Мока, который пришел на пять минут раньше, Пёнтек слегка смутился. Однако он мгновенно справился с замешательством и радушно приветствовал советника. Советник же, здороваясь, выказал куда меньше радости. Пёнтек открыл серебряный портсигар с надписью: «Дорогому мужу и отцу в день пятидесятилетия – жена и дочки». Заиграла музыка, заблагоухали ароматные голубые сигареты. Старший кельнер принял заказ и бесшумно удалился.
– Не буду скрывать, господин советник, – прервал Пёнтек напряженное молчание, – что в гестапо все были бы счастливы, если бы с нами пожелал сотрудничать человек, подобный вам. Никто не знает о более или менее значительных людях этого города столько, сколько знает Эберхард Мок. Никакие секретные архивы не могут сравниться с тем, что вы храните в голове.
– О, гауптштурмфюрер, вы переоцениваете меня… – Мок замолчал.
Кельнер поставил перед ними тарелки с угрем, политым укропным соусом и посыпанным жареным луком.
– Нет, я вовсе не предлагаю вам перейти на работу в гестапо. – Пёнтек ничуть не был разочарован равнодушием Мока. – То, что я знаю о вас, позволяет мне полагать, что вы отказались бы от подобного предложения. (Понятно, от кого этот толстяк может что-то знать. Форстнер, сукин ты сын, я уничтожу тебя.)Но с другой стороны, вы разумный человек. Попробуйте трезво взглянуть в будущее и запомните: будущее принадлежит мне и моим людям!
Мок ел с отменным аппетитом. Он наколол на вилку последний кусок рыбы, окунул его в соус и отправил в рот. Несколько секунд не отрывался от кружки свидницкого пива с пряностями. Вытер салфеткой губы и принялся любоваться миниатюрным красным тунцом.
– Мне казалось, что вы хотели сообщить мне что-то относительно убийства Мариетты фон дер Мальтен…
Пёнтек никогда не терял самообладания. Он достал из кармана пиджака плоскую жестяную коробку, открыл и предложил Моку, в голове которого возникло вдруг нелепое подозрение: а не будет ли то, что он взял сигару, воспринято как согласие на переход
– Закурите же, господин советник, закурите. Сигары очень хорошие. По марке за штуку.
Мок так глубоко затянулся, что даже в груди закололо.
– Вы не хотите разговаривать о гестапо. Что ж, давайте тогда поговорим о крипо. – Пёнтек жизнерадостно хохотнул. – Известно ли вам, что Мюльхауз решил досрочно уйти на пенсию? И произойдет это, самое большее, через месяц. Такое решение он принял буквально недавно и оповестил об этом обергруппенфюрера Хайнеса, который дал согласие на его отставку. А это означает, что к концу июня место главы криминального отдела будет свободно. Я слышал, что у Хайнеса имеется какой-то берлинский кандидат на это место, которого ему подсовывает Небе. Артур Небе – превосходный полицейский, но что он может знать о Бреслау… Я лично считаю, что наилучшим кандидатом является тот, кто знает местные условия. Например, вы.
– Ваше мнение, несомненно, является лучшей рекомендацией для прусского министра внутренних дел Геринга и шефа прусской полиции Небе. – Мок изо всех сил старался скрыть за язвительной иронией то обстоятельство, что слова гестаповца оживили его собственные мечты занять место после Мюльхауза.
– Господин советник! – Пёнтек выдохнул сигарный дым, окруживший его подобно облаку. – У обоих названных вами персон не настолько много времени, чтобы тратить его на провинциальные кадровые пасьянсы. Они просто могут утвердить кандидатуру, предложенную оберпрезидентом Силезии Брюкнером. А Брюкнер предложит того, кого поддержит Хайнес. Хайнес же по всем кадровым вопросам советуется с моим шефом. Надеюсь, я достаточно ясно выражаюсь?
У Мока был большой опыт разговоров с людьми, подобными Пёнтеку. Он нервно расстегнул воротник рубашки и вытер лоб клетчатым носовым платком.
– Что-то душно мне после обеда. Может, прогуляемся по променаду надо рвом?…
Пёнтек бросил стремительный взгляд на аквариум с тунцом. (Неужто Мок заметил микрофон?)
– Нет у меня времени на прогулки, – произнес он добродушным тоном. – Кроме того, я еще не передал вам информацию по делу об убийстве фон дер Мальтен.
Мок встал, надел плащ и шляпу.
– Господин гауптштурмфюрер, благодарю вас за прекрасный обед. Если вас интересует мое решение, а я его уже принял, жду вас на улице.
Две молодые матери, прогуливающиеся с колясками по променаду около скульптуры Амура на Пегасе, обменивались мнениями о двух элегантно одетых мужчинах, шагающих впереди них. Тот, что повыше, был могучего телосложения, светлый макинтош плотно обтягивал его плечи. Второй, ростом пониже, постукивал тросточкой по тротуару и не отрывал взгляда от своих лакированных штиблет.
– Ты посмотри на них, Мария, – почти прошептала худенькая блондинка. – Наверное, какие-нибудь важные особы.
– Да уж наверняка, – так же тихо ответила полная Мария в платочке. – А может, артисты, а иначе почему они не на службе? В это время все еще работают, а не треплют языками в парке.
Предположение Марии было отчасти верным. То, чем занимались Пёнтек и Мок, можно было назвать искусством, но то было искусство тонкого шантажа, завуалированных угроз и артистических провокаций.