Приговор, который нельзя обжаловать

Зорин Николай

– Аграфена Тихоновна, – осторожно начал он, – мы нашли Евгению. Вернее, ее тело. Она умерла естественной, в общем, для нее смертью, замерзла на улице пьяная. Ваша дочь невиновна.

Андрей внимательно следил за лицом больной женщины, опасаясь, что ей станет плохо, но ничего не произошло, никакой реакции не последовало. Может, она его не услышала (говорил он тихо) или не поняла?

– Аграфена Тихоновна! – позвал Никитин. Она подняла на него глаза – пустые, ничего не выражающие. – Ваша дочь не виновна в смерти Евгении, – повторил он отчетливо и громко.

– Расследуйте дальше, – бесчувственным голосом проговорила она. – Ищите убийцу.

Андрей

удивился такой холодности и стал излагать свою версию относительно Польского. И опять было совершено непонятно, что она думает по этому поводу. Возможно, во всем была виновата болезнь, но Андрею почему-то казалось, что она и в здоровом состоянии повела бы себя так же. Это его расстроило, а потом вдруг ужасно разозлило, захотелось уйти, бросить все, и он зачем-то назвал цену на прослушку выше, чем она была на самом деле – вероятно, подсознательно думал, что клиентка его испугается суммы и откажется.

– Делайте все, что считаете нужным, – и не подумала пугаться она, – потом представите счет. А сейчас вам следует уйти, скоро придут мои внуки.

Внучки, очевидно, хотела она сказать, он не стал ее поправлять, попрощался и вышел из палаты.

Когда Андрей садился в машину, увидел Соню, но одну, без Вероники, она сосредоточенно поднималась по ступенькам крыльца, словно боялась поскользнуться. Выражение лица у нее было точно таким, как тогда, на кладбище – отрешенность от мира и страдательное одиночество. Поговорить бы с ней, может, тогда кое-что и прояснилось бы. Представиться лечащим врачом Аграфены Тихоновны или посетителем, таким же, как она: в соседней палате с инфарктом лежит мой дядя. Общая беда сближает, случайность встречи располагает к откровенности.

Андрей посмотрел на часы – начало десятого. Нет, сегодня ничего не получится: в десять он должен сменить Вениамина, да и подозрительно будет, если Соня опоздает к бабушке и объяснит ей свою непунктуальность тем, что заговорилась в коридоре с молодым человеком. Лучше как-нибудь в другой раз подкараулить ее, когда она будет возвращаться. Интересно, сколько времени Соня обычно проводит с больной? Полчаса, час, весь день до вечера? Вот об этом как раз можно спросить у Аграфены Тихоновны: вполне естественно, что он интересуется, просто не хочет столкнуться в палате с ее внучками, она ведь сама настаивает на сугубой конспирации. Телефон он ей вернул, так что вечером позвонит, узнает.

Андрей окинул задумчивым взглядом крыльцо, на котором давно уже не было Сони, захлопнул дверцу машины и поехал к дому Артемия Польского, где его дожидался Вениамин.

У того не было никаких новостей: с девяти вечера до десяти утра Артемий находился дома, к нему никто не приходил и никто от него не выходил, что касается телефонных разговоров, то тут, Вениамин развел руками, ничего сказать нельзя, потому как он, хоть и пытался с восьми утра подслушивать попеременно то под дверью, то под окном (квартира Польского находится на втором этаже), ничего услышать не мог.

– Прослушку надо ставить, – заключил Балаклав тоном умудренного опытом шпиона.

– Завтра поставим.

– Это хорошо. – Вениамин улыбнулся. – Я вот тут, пока ночью вахту нес, кое-что наработал. – Он перегнулся через сиденье, достал ноутбук. – Видишь ли, я внес в программу всех действующих лиц нашей древнегреческой трагедии на предмет, кто из них может быть убийцей.

– И что? – заинтересовался Андрей.

– А ничего! По мнению компьютера, ни один из них не является убийцей. – Вениамин значительно

покивал. – В том числе и твой Артемий Польский, которого мы выпасаем. Да, ни один… – Он сочувственно посмотрел на Андрея. – Или же любой из них с равной степенью достоверности.

– И как это понимать?

– Возможно, у нас на данный момент не хватает данных, а возможно, все эти Королевы-Шишковы-Польские действительно ни при чем.

– То, что сведений не хватает, – это верно. Вот завтра поставим прослушку у Артемия, может, что и прояснится. – Он отвернулся от Вениамина, посмотрел на подъезд – ему показалось, что скрипнула дверь. – Впрочем, может, ничего не прояснится. Если он действует в одиночку, без сообщника. Хотя… – Андрей в задумчивости потеребил ручку дверцы. – Убийца и жертва в любой момент могут поменяться местами, – пробормотал он. – Если Польский все-таки жертва…

– Что ты там бурчишь?

– Так, ничего, пытаюсь мыслить. Ладно, иди домой, отсыпайся. Я до четырех здесь сижу, потом до десяти Денис, ну а тебе опять выпадает ночная смена. А завтра… Похороны в двенадцать. Денис будет наблюдать за Артемием, ты, на всякий случай, здесь, на стреме посидишь, ну а мне, как всегда, самое трудное и ответственное достается – проникнуть в квартиру.

– Эх, посодют, начальник! – Вениамин вылез из машины, аккуратно, чтобы не хлопнуть, закрыл дверцу.

– Ничего, прорвемся! – Андрей махнул рукой Вениамину и приготовился к долгим часам ожидания неизвестно чего.

* * *

Проникнуть в квартиру оказалось не сложно: замок у Артемия был простой, сигнализация отсутствовала. Соседи повели себя как сознательные граждане – с утра пораньше дружно отправились на работу, из-за дверей не выглядывали и не изводили подозрительностью. С самого начала все складывалось благополучно. Когда Никитин вошел и огляделся, понял, что сегодня у него, пожалуй, самый удачный день в жизни – квартира представляла собой просторный зал, лишенный всяких перегородок. Больше всего это походило на мастерскую художника. Впрочем, Артемий Польский таковым и являлся – художником слова. Отсутствие перегородок давало прекрасные возможности для прослушивания. А они-то все думали-гадали, куда лучше всего воткнуть «жучок». Сначала собирались поставить его в телефон, потом где-нибудь на кухне, рассудив, что обычно все секретно-деловые разговоры с глазу на глаз ведутся именно там, потом – в прихожей, чтобы сразу услышать и обезвредить убийцу, если таковой явится. А тут – пожалуйста: ни кухни, ни прихожей, все помещение, почти целиком, прослушивается. Прослушку он решил установить в люстре – географическом центре апартаментов.

Андрей еще раз оглядел квартиру, но теперь уже с другой целью: покажи мне свое жилье, и я скажу, кто ты, – сопоставляя созданный когда-то психологический портрет убийцы с этой обстановкой, переселяя его сюда, устраивая вот на этот диван, усаживая за письменный стол, опрокидывая в обмороке на ковер, подводя к бару, выбирая вместе с ним напиток на одинокий вечер. Тот убийца, которого он себе тогда представил, в обстановку прекрасно вписывался. Да что там вписывался! Это была его квартира: она была пропитана его запахом – запахом заскорузлого, злого, неудовлетворенного одиночества, она излучала его флюиды – здесь поселилась смерть. На диване убийце удобно лежалось, толстый ковер смягчал падение, за огромным письменным столом его не раз посещало вдохновение – краткая радость творца быстро сменялась жестокой депрессией…