Приговоренная. За стакан воды
Шрифт:
— Я подала жалобу после того как меня жестоко изнасиловали двое мужчин, ворвавшихся в мою комнату, когда я спала. Они так сводили счеты с землевладельцем, с которым не могли поделить участок.
— Действительно, — сказала голубоглазая дама, — в нашей стране и особенно часто здесь, в Пенджабе, женщин используют для урегулирования конфликтов или как орудие в борьбе кланов: насилуют, жгут кислотой.
Я заметила, что охранники слушают нас, кидая в нашу сторону злобные взгляды. Им явно не нравились эти разговоры.
Женщина в парандже продолжила свою историю: ее приговорили к пяти годам тюрьмы, потому что она не смогла привести четырех свидетелей изнасилования, как того требует закон.
— Но это в любом случае невозможно! — воскликнула пожилая дама. — Если
Нелофар, которой еще не было и двадцати, уже два года ожидала в тюрьме пересмотра своего дела. Она забеременела после того, как ее изнасиловал собственный дядя. В тюрьме у нее приняли роды, но она так и не знала, что случилось с ребенком. Скорее всего, его сразу убили.
Детоубийство здесь широко распространено.
Когда мне было двенадцать, мама усадила меня на колени и рассказала, что иногда люди убивают маленьких девочек, потому что они не приносят доходов и обходятся семьям дорого: их нужно выдать замуж с приданым. Я была в ужасе.
— Но мы тебя оставили, Азия, — добавила мама.
Слушая истории других заключенных, я понимала, что не одинока в своих страданиях. Здесь все с первого же дня знали о том, что я — христианка, которую обвиняют в богохульстве. Некоторые мусульманки смотрели на меня косо, но оставляли в покое. Они не могли бы навредить мне в маленьком дворике для прогулок под пристальными взглядами охранников. Чаще всего я просто слушала чужие истории, стараясь не вмешиваться. Ведь именно после разговора с мусульманками я попала сюда — и, возможно, останусь тут навсегда, если меня не убьют. Бог знает, в чем еще меня могут обвинить…
Что должны отвечать — что могут ответить — христиане, когда их спрашивают, верят ли они в Аллаха и пророка Мухаммеда? Меня воспитали в вере в Иисуса Христа, Деву Марию и Святую Троицу. Я уважаю ислам, но что я могу ответить на такой вопрос? Если я скажу «нет», то это сочтут богохульством. Если «да» — я предам свою веру, как апостол Петр, который трижды отрекся от Христа. Раньше я не задумывалась об этом…
Я не виделась с теми женщинами с января и понятия не имела, состоялся ли суд над Нелофар, осталась ли она в тюрьме или вышла на свободу. Мы с ними больше не жили в соседних камерах, меня полностью отрезали не только от мира, но и от жизни внутри тюрьмы. В моей тесной каморке без окон я больше не видела и не слышала, что происходит снаружи.
Ашик не говорил мне всего, чтобы защитить меня, дать мне сил и дальше верить в то, что однажды я выйду из тюрьмы, а Зенобия сообщала о том, что было связано с моей историей, которая после вынесения смертного приговора стала делом государственной важности. Она рассказала мне о многочисленных демонстрациях в Лахоре, Карачи и Исламабаде. Страшно представить себе, как тысячи людей вышли на улицы, крича во весь голос о том, что я должна умереть — я, бедная ничего не значащая женщина. Поневоле я стала символом закона о богохульстве. И все эти толпы требовали моей смерти, выражая таким образом поддержку этому закону, который после смерти губернатора, казалось, стал неприкасаемым. По словам Зенобии, демонстрации были организованы Джамаат-е-Ислами, старейшей исламистской партией Пакистана, которая существует с 1947 года — с того момента, как Пакистан обрел независимость. Я знаю не слишком много, и все же слышала об этой партии, потому что она возникла в нашей провинции, в Пенджабе. Как-то раз трое молодых парней из Джамаат-е-Ислами пришли к нам в деревню в поисках сподвижников. Ашик встретился с ними в мастерской. Опасаясь проблем, он спокойно выслушал их, стараясь не выдать то, что он — христианин. К счастью, товарищи Ашика не выдали его. В тот день, вернувшись домой поздно, муж рассказал мне обо всем. Цель этих парней была предельно ясна: Джамаат-е-Ислами боролась за то, чтобы правительство строго следовало букве закона шариата [7] . Они сказали тогда Ашику и его товарищам, что выступают против Запада, против общества, основанного на деньгах, и хотят ограничить свободу личности, чтобы люди стали
7
Шариат — совокупность правовых, морально-этических и религиозных норм ислама, охватывающая значительную часть жизни мусульманина. Одна из конфессиональных форм религиозного права.
Хотя снаружи происходили тревожные события, это не удручало меня, скорее наоборот, укрепляло мой дух, не позволяя сдаться и умереть.
В тот день я проснулась очень рано. У меня было не так уж много ориентиров, и все же я знала, что еще нет и семи, ведь именно в это время охранник приносил мне кувшин с водой, чтобы я заварила себе чай. Готовила я себе тоже сама, чтобы избежать отравления. Мне приносили сырые продукты, и я варила их в своем единственном котелке.
Я была очень рада тому, что скоро увижусь с Зенобией и смогу посмотреть ей в глаза, не боясь, что это сочтут дерзостью или провокацией. Наконец-то я расслаблю лицо, разомну щеки, попробую убедиться, что мышцы лица еще в состоянии изобразить улыбку. Наверное, для того, кто не знает, в каких условиях я живу, это может показаться наивным, и все же этого достаточно, чтобы озарить мой день.
Ожидая Зенобию, которая должна была вскоре прийти, я произнесла несколько слов, проверяя, слышен ли еще мой голос.
В прошлый вторник Ашик не приходил, поэтому у меня не было практики уже больше десяти дней. В карцере я пользовалась связками так редко, что иногда боялась, как бы голос не исчез совсем. Я сильно исхудала, чувствовала себя неважно, мышцы плохо слушались, реакции замедлились, и я часто задумывалась о том, смогу ли я снова работать — особенно собирать урожай, ведь это большая нагрузка на спину. Я чувствовала себя столетней старухой, которая, если и выйдет на свободу, больше не сможет жить как прежде.
Чтобы разогреть связки, я стала читать вслух одну из тех молитв, которым меня научила любимая бабушка:
Отче наш, благодарю Тебя за то, что защитил меня этой ночью. Спасибо за новый день и за здоровье, которое Ты мне дал. Господи, да пребудешь с моей семьей весь день во время работы, трапезы и отдыха. Преисполни своей любовью нас и всех вокруг. Аминь.
Я обрадовалась, убедившись, что с голосом все в порядке. Все хорошо, я смогу поговорить немного с Зенобией.
И вот послышались ее осторожные шаги — единственные, которые я узнавала сразу.
Зенобия повернула ключ аккуратно, как будто не хотела обеспокоить меня. Уже одно это было очень любезно с ее стороны. Она вошла и закрыла за собой дверь. Я поприветствовала ее своей самой теплой улыбкой, которая тут же исчезла, как только я увидела мрачное лицо Зенобии, будто на нее свалились все горести мира. Похоже, Случилось что-то ужасное. Мне казалось, мое сердце не перенесет еще одной плохой новости. Зенобия молча поставила кувшин на пол, еще мокрый от дождя, который прошел три дня назад.
— Что стряслось, Зенобия?
Она была совершенно подавлена… Немного помедлив, она все же сказала едва слышно:
— Шабаз Батти мертв. Его убили три дня назад.
В тот момент мне показалось, что кто-то стиснул мое сердце изнутри. Я застыла от ужаса, ноги подкосились и я упала на койку, тяжело дыша. Стены тюрьмы будто обрушились и погребли меня.
— Отряд из трех или четырех человек изрешетил его двадцатью девятью пулями. Министр погиб посреди бела дня, в своей собственной машине, в Исламабаде. Талибы бросили свои листовки в лужу его крови.