Приговоренный к власти
Шрифт:
На секунду на другом конце провода замешкались, а потом ответили уверенно и спокойно:
— Конечно, среди своих избирателей, в Каменске. Если люди мне оказывают такое высокое доверие, то грешно не быть с ними в этот священный день.
— Очень хорошо, Михаил Михайлович! Я так и думал. Понимаете, организация праздника…
— Извините, — перебил его Рокотов. — Этим делом от банка занималась Антонина Тимякова.
— Обстоятельства изменились. Михаил Михайлович, теперь занимаюсь я. — Он не стал объяснять детали и причины изменения обстоятельств,
Рокотов оказался сговорчив и быстр в решениях. Да, он приедет и выступит. Да, вместе с ветеранами выпьет сто «наркомовских» грамм, а если позволит здоровье, то и больше. Да, группа его учеников даст небольшой концерт, только сложно с транспортом. Да, лично ему никаких денег не надо, но студентикам надо бы подкинуть на бедность. Да, он понимает, что, кроме всего прочего, его выступления будут входить в систему предвыборной агитации, но его позиции настолько тверды в родном районе, что у остальных кандидатов-соперников просто нет никаких шансов. Да, он независимый кандидат, потому что плевать хотел на все остальные партии, поскольку они все выжиги и сволочье, никто не думает о народе, а думают только о личном благосостоянии, о власти, деньгах и бабах. Да, он готов выехать в Каменск в любой момент, но лучше завтра с утра, чтобы к вечеру вернуться, поскольку нужно поднять рюмку и в кругу близких, еще живых однополчан.
Отличный мужик, подумал Лешка, опуская трубку, и именно таких широких и сильных мужиков Рокотов играл всю жизнь на экране.
Была не была, коль день начался хорошо, то можно рискнуть поймать удачу и еще раз. Он набрал телефон Светланы Домановой, как значилось в записке, извлеченной из старого джинсового костюмчика Алика.
Трубку никто долго не поднимал.
Потом старушечий голос проскрежетал:
— Але?
— Доманову, пожалуйста, Светлану! — прокричал Лешка, убежденный, что бабка глуха на оба уха.
Так оно и оказалось. Только после пятого повтора бабуся ответила:
— А здеся такие не живуть.
— Бабушка, а вы давно занимаете квартиру?
— А уж второй год пошел.
— А кто до этого жил?
— А почем я знаю, милай. Какие-то кавказские люди жили. Тебе еще чего надо-то?
Ничего. Номер сорвался. В глубине души Лешка знал, что так оно и будет. Но знал также, что своих поисков он не оставит, и следует поехать на эту квартиру и потрясти соседей, старух во дворе, любителей домино, и кто-то что-то вспомнит, потому что такая яркая фигура, как Светлана, не могла не запасть в память, даже если она и жила там несколько лет назад.
Он наскоро позавтракал, позвонил в Загорск отцу, сказал, что, к великому сожалению, на праздники не приедет. Отец охнул, заскрипел, выразил уверенность, что и великий праздник сын будет проводить с непотребными девками, вместо того, чтобы посидеть с родителем, и бросил трубку.
Лешка уже выходил из квартиры, когда телефон зазвонил, и, едва он взял трубку, как бодренький и веселый голос Алика сообщил:
— Лешенька,
— Как в столице?! А концерт на Дворцовой площади в Питере? А заработок на автомобиль?!
— Все сгорело! Такова жизнь музыканта! — Алик просто колокольчиком звенел от счастья. — Нас с треском выперли из северной Пальмиры, да еще и со скандалом! Ночью прилетели на самолете, каким-то чудом не арестовали и не конфисковали наши инструменты! Протоколов на меня составили штук пять, какая чудесная жизнь, Лешка!
— Подожди, а где ты на праздники?
— С тобой, конечно! Журавля кликнем, не хрена ему дома сидеть со своей злюкой Зинкой, отметим как положено.
— Подожди, договоримся так. Быть может, я дам твоим лабухам и тебе заработать. А может, будете делать музыку бесплатно. Сиди дома до обеда и никуда не выходи.
— Договорились, сэр! Наш оркестр и его солист в моем лице всегда к твоим услугам!
Лешка положил трубку и вышел из дому.
Дряхлый «УАЗ» уже ждал его у подъезда. Внешний вид машины был ужасен, мотор при движении сотрясал весь корпус и готов был вывалиться из-под капота на асфальт в любой момент, но скорость беременной козы он иногда развивал, когда был в боевом настроении — и то благо. Они бодро покатились навстречу Великому Празднику, который грянет завтра…
Народный артист бывшего СССР, лауреат бесчисленных премий, подлинный национальный любимец и легенда отечественного кино, Михаил Михайлович Рокотов оказался при всем при том поразительно пунктуален — ровно в девять утра его автомобиль остановился около Дворца культуры города Каменска, Лешка подскочил к машине, открыл дверцу, и Рокотов — большой, могучий, седой — вышел из салона машины, выпрямился, улыбнулся и прогудел своим неподражаемым голосом:
— Здорово, брат, здорово. Ты и есть Ковригин?
— Да вроде бы, — засмеялся Лешка, сразу чувствуя себя легко с этим человеком, который остался простым и доступным, несмотря на все свои регалии вселенского масштаба.
— Та-ак! — гулко ахнул Рокотов. — И какова же у нас программа, добрый молодец?
Лешка порадовался, что ночью на разбитой пишущей машинке, которую обнаружил в кабинете директора Дворца культуры, отстучал программу — и весело сунул ее в руки Рокотова.
Тот взял листочки и, понизив свой голос на четыре порядка, сказал:
— Я, конечно, грамотный и прочесть могу, да, понимаешь, для этого надо очки надеть, поскольку мартышка к старости слабеть глазами стала. Но в очках этой мартышке, то есть мне, представать перед народом не хочется. Ибо все еще кривляюсь, будто бы я еще Илья Муромец, хотя и остался от меня один пар. И потому скажи мне на словах, чем мы стариков наших ублажим.
— Хорошо, — улыбнулся Лешка. — В десять часов завтрак, в двенадцать — митинг. После этого концерт, после концерта гулянье в парке и открытая трибуна. Вечером, для тех ветеранов, у которых останутся силы — чай у самовара, кефир и тому подобное. И кино.