Приговоренный
Шрифт:
Их убили.
Немного для того, чтобы строить какие-то схемы.
И нереальность, некая смазанность сегодняшней ситуации подчеркивалась тем, что я понимал – мое имя выпирало из списка, переданного мне доктором Хэссопом. В отличие от жертв, независимо от способа их ухода, я ничего не производил, я не имел прямого отношения ни к науке, ни к искусству, я всего лишь перераспределял уже кем-то найденное…
«Все дерьмо!» – заметил седой, всматриваясь в опасные повороты.
Он будто подслушал меня, так удачно легли его слова на мои
Я снова прислушался к болтовне ирландцев. Седому посчастливилось недавно побывать в южной Дакоте. Бюсты президентов, высеченные прямо в скалах, его потрясли, он был человеком впечатлительным. Но больше всего его потрясло неравенство – отнюдь не каждый президент попал в эту необычную галерею. Вот я и говорю, выругался седой, всё – дерьмо!
И оглянулся, злобно вдруг ухмыльнувшись:
– Пальчики у тебя тонкие.
– Не нравятся? – спросил я.
– Такие отрубить, человек здорово меняется. Все изящество пропадает. Я точно знаю.
– Это ты мне говоришь?
Он снова обернулся:
– Это я о тебе говорю.
– Следи за дорогой. Не злись. За твои пальчики никто и цента не даст.
Пегий хихикнул.
Они знали: я прав, за них никто не заплатит.
Еще они знали: машина в любой момент может сорваться с обрыва, тогда вообще плакала их премия. Были, видимо, у них и другие причины сдерживаться.
Но молчать они не хотели, отгоняли словами усталость, сон.
Ладно. Плевать я на них хотел. Меня интересовал список доктора Хэссопа.
Однажды, довольно давно, сразу после бэрдоккского дела, я неожиданно легко раздобыл некие бумаги, позволявшие потрясти пару нефтяных компаний, не всегда ладивших с законом. Хорошо, я успел показать бумаги Берримену. Джек сказал: «Вытри ими задницу. Потому ты и раздобыл их легко, что они ничего не стоят». Я возмутился. Бумаги казались надежными. Джек объяснил: «Будешь последним дураком, если втравишь в это дело Консультацию. У меня нюх на фальшивки. Не обольщайся. Это фальшивка. Настоящие бумаги достаются с кровью. Большинство секретных бумаг вообще фальшивка».
А если фальшивка весь этот список?
Пятеро из одиннадцати! – напомнил я себе.
Алхимики.
Любой человек, ищущий смысл существования, в некотором смысле – алхимик. Так, кажется, говорил доктор Хэссоп.
Я усмехнулся.
Если ирландцы, похитившие меня, имеют какое-то отношение к алхимикам, мне пока не удалось это подметить.
Ночь…
2
Смутным утром, с очередного поворота опасной, совсем уже запущенной дороги, я увидел внизу круглую бухточку, охваченную кольцом черных отвесных скал, а с океана прикрытую полоской рифов. Даже издали была видна пена над камнями.
Тянуло туманом, сыростью. Сквозь туман просвечивала, подмигивала одинокая лампочка. Возможно, это и было то гнусное местечко, о котором толковали ирландцы.
Когда машина остановилась, огонек внизу погас.
С океана бухточку не засечешь, подумал я. И с суши попасть сюда нелегко, никто в такую глушь не полезет. Если бы не огонек, я бы взглянул и тут же выбросил бухточку из памяти.
И
Ладно.
Будем считать, мне продлили отпуск. Алхимики или шеф, сейчас это не имело значения. Главное, разобраться – где я и почему я здесь?
Я взглянул на замолчавших ирландцев, внимательно к чему-то прислушивавшихся, и подумал: разобраться в этом тоже будет не просто.
Ночь…
Глава четвертая
1
Глухо, как в Оркнейских холмах.
Сырая ватная тишина.
Потом из-за камней послышались шаги. Они приближались. Кто-то легко поднимался по крутой тропке.
Ирландцы не проронили ни слова.
Потом из-за развала камней, из-за какой-то затененной расселины появился киклоп.
Это не кличка, не имя, я просто не нашел другого определения. «Я даже пугаться стал с опозданием, – припомнились мне слова Пана. – Поворот за спиной, а меня как кипятком обжигает».
Меня тоже обожгло.
И тоже с легким запозданием.
В киклопе действительно проступало что-то бычье – в поступи, в наклоне мощной, очень коротко стриженной головы, в развороте плеч, обтянутых клеенчатой курткой; правда, глаз у него был один, но разве киклопам положено больше? Руки и ноги ходили, как шатуны, – он зачаровывал. Даже плоское лицо (плоскостопое, определил я) ничуть его не портило; единственный живой глаз (второй был закрыт парализованным веком) светился умом. И неподдельным интересом.
– Привет, Эл, – прогудел киклоп ровно и мощно. И приказал: – Снимите с него наручники.
Я, наконец, вылез из машины. Минутная оторопь прошла. Массируя опухшую руку, заметил:
– Я Эл только для приятелей.
– Ничего, мы подружимся, – заверил меня киклоп и повернулся к седому: – Подождите десять минут. Если Эл будет упрямиться, если он не пойдет за мной и вернется на дорогу, пристрелите его.
Ирландцы кивнули.
– Он здоровый парень, – киклоп, несомненно, имел в виду меня. – Тем более сразу надо определить правила.
Видимо, он посчитал инструктаж законченным, его глаз, умный, живой, уставился на меня:
– Я Юлай.
– Это имя? – спросил я.
– Не дерзи, Эл. Сам понимаешь, имя.
– Я уже сказал, я Эл только для приятелей.
– А я уже сказал, что мы подружимся. Кстати, кто они, твои приятели?
– Уж не эти ублюдки, – кивнул я в сторону ирландцев, и их лица потемнели.
– Не дразнись понапрасну, – укорил меня киклоп Юлай. – Сейчас мы спустимся вниз. Там есть лачуга, которая нас должна устроить. Меня она, по крайней мере, устраивает. Выхода из бухты нет – ни на сушу, ни на море. Точнее, он есть, но я его запираю. Не пытайся искать дыру в сетке, она из очень приличной стали, зубами ее не перекусишь, а подходящего инструмента у меня нет. Такое уж местечко, – как бы удивился он. – Там, внизу, нас будет трое. Я, ты и мой пес Ровер. Настоящий пират, не только по кличке. По-моему, все понятно.