Приграничное владение 3
Шрифт:
Когда парень немного осмотрелся в городе, то пристроился помощником управляющего к одному из купцов, что имел в портовом городе целых три лавки и большие продовольственные склады. Купец, глядя на Якоба, вначале не верил, что деревенский паренек умеет читать, писать и споро считает товар. Но проследив за расторопным пареньком только довольно покивал головой и взял его на работу.
Ну, это заслуга матушки, она сама была обучена, и письму, и счету. Всему что знала сама, научила и своих сыновей. Кроме Якоба и Карла, из всех жителей хутора грамотный был только сам староста, да и то считал он загибая пальцы, а читал долго, по слогам, смешно шевеля при этом губами.
Проработал
Но какое дело Якобу до дел ордена святого очищения, если господин управитель позвал парня работать в поместье кладовщиком? Не в инквизиторы же зовут, а продовольственными складами заведовать, да продукты закупать для всех слуг и самих братьев-храмовников. Всего народу в поместье, со слугами и воинами-рыцарями, было десятка три, но бывало частенько, небольшие отряды приезжали в Кайру, на недолгий срок и потому еды на складе всегда должно было быть с небольшим запасом.
Своими обязанностями Якоб старался не манкировать, все поручения выполнял тщательно, со старанием и записывая в толстую тетрадь все складские расходы и прибытки. Что там сложного — записать все, что купил в городе или привезли представители купцов прямо в поместье, посчитать потраченные и оставшиеся деньги, а потом записать сколько и чего выдал из продуктов на кухню? Поэтому от Кривого Каверта, как звали за глаза все слуги одноглазого управителя поместья, к нему не было никаких вопросов. Он даже несколько раз хвалил парня за расторопность и смекалку.
Комнату ему выделили в крыле для слуг, хоть и небольшую, но отдельную, жалование положили — девять ливров в месяц, что даже превосходило среднее жалование простого городского стражника, да еще и питание из котла для слуг было бесплатным.
Три месяца парень работал и жил в поместье представителя ордена, и только ему стало казаться, что госпожа судьба одарила его своей улыбкой и волшебным медяком, как грянула настоящая беда. Император объявил орден святого очищения вне закона. Братьев и слуг ордена, что не успели бежать, стражники хватали прямо на улицах и в поместье.
Якоб сам видел как одноглазый управляющий схватился за кинжал висевший у него на поясе и тут же получил арбалетный болт в брюхо, а потом его труп подвесили прямо на перекладине ворот поместья. Псаря спустившего на солдат двух здоровенных и свирепых псов, не мудрствуя лукаво изрубили глефами, как и его злых животин. Конюха и садовника не убили но знатно поваляли в пыли, пиная их во дворе поместья, а потом связали им руки и увели. Что имперские солдаты делали с рыжей кухаркой и ее дочерью, Якоб не видел, но визг и крики из их комнаты доносились громкие.
Когда полтора десятка имперских солдат и дюжина городских стражников явились в поместье, Якоб был на своем складе, считал мешки с сухим горохом и вел учет оставшегося и уже выпитого храмовниками вина. Крики и визг снаружи привлекли его внимание и он осторожно выглянул из дверей склада, как раз застав картину расправы над одноглазым управителем. Спрятался за мешками с горохом и ножом расковырял небольшую щель, уже в нее увидел как выволокли из поместья старого воина ветерана, что не успел уехать, а может и не захотел. Ему было на вид лет семьдесят и ходил он сильно ссутулившись опираясь на палку и вовсе не носил никакого оружия, но братья относились к нему уважительно, выделяя все так же рыцарскую
На склад зашло несколько солдат, но грабить съестное, как и выкатить бочонок вина, им запретил пожилой вислоусый сержант, выгнав и закрыв склад. А, примерно, через полчаса, во двор поместья зашло несколько имперских чиновников, и закрыв склад, они опечатали его двери.
Якоб слышал как муниципальные служащие начали обыск с дома, в котором им помогали с десяток оставшихся солдат во главе с тем самым вислоусым сержантом. Рассудив, что закончив опись внутри здания, они займутся складами, Якоб помогая себе ножом аккуратно, чтобы его не услышали солдаты, расщепил и выбил одну из досок и выбравшись со склада перелез через невысокую стену поместья.
Но перед своим побегом из поместья, Якоб ссыпал в крепкий мешок несколько фунтов сухого гороху, сунул туда же десяток луковиц и большой шмат вяленого мяса. В небольшой холщовый мешок, из ларя, отсыпал сухарей. Взял огниво и связку больших свечей, что лежали на полке. В старую жестяную флягу, большую, наверное, на целый имперский галлон объемом, налил хорошего вина, что пили господа братья-рыцари. С трудом поднял мешок и задумался, как он будет тягать его через ограду. Но потом взял второй мешок, часть продуктов переложил в него и связал мешки перекинув через плечо на манер сумы. Оглядываясь ежесекундно, перелез через невысокую стену поместья и припустил бегом в ближайший лесок, сгибаясь под весом припасов.
Велико было искушение влезть в окно своей комнаты, что находилась на первом этаже и забрать хранившийся в изголовье тюфяка увесистый кошель с десятком ливров, скопленных парнем за срок службы складским работником. Но здравый смысл перевесил алчность — вовсе не хотелось получить отточенную сталь в живот, разменяв свою молодую жизнь за четверть кроны.
До ночи он отсиживался в ближнем леске, размышляя куда теперь податься. И вот он снова один, без денег, без жилья и без работы. Хорошо хоть большую часть жалования Якоб потратил на одежду — крепкие кожаные сапоги с ремешками, что подтягивали их на ноге, плотные суконные штаны с подкладкой и новый, красивый акетон из добротного и дорогого сукна. Теперь выглядел он, вовсе не как голытьба из деревни, а как, если и не богатый, то обеспеченный горожанин. Да и стеганый акетон не давал ему замерзнуть, когда он брел в предрассветном тумане.
Еще, в оружейной лавке, он купил себе нож в локоть длиной из доброй стали, что теперь висел в ножнах у него на поясе. Все не безоружному ночью ходить.
«Домой мне вовсе нельзя, — рассуждал парень, — во первых брат со своей женой будут совсем не рады, а во вторых не факт, что не сообщат о его возвращении кому из имперских солдат.»
Когда устроился на службу в поместье, он побывал в отчем доме и сообщил всем о своей новой работе.
Уже на рассвете набрел на старый шалаш на берегу небольшой речушки, видно одного из притоков полноводной Эрны. Сгреб ветки и старую солому в кучу и повалившись уснул, вымотанный всем пережитым. В старом шалаше рыбаков он прожил три недели, съев почти все свои припасы. Хорошо, что нашел горшок с немного отбитым краем и в нем размачивал и варил горох, добавляя в него вяленое мясо и сухари. Сделал себе острогу из заточенной жердины и наловчившись, уже к концу первой недели бил ей рыбу в камышовой заводи. Запекал жирных щук в углях, обмазывая их глиной. Единственное, за что костерил себя — за отсутствие соли. Когда бежал из поместья, об этом не подумал и теперь уплетал пресную горошницу и не посоленную рыбу.