Приказ №1
Шрифт:
Первым заговорил Алимов:
— Не возьмете ли на квартиру, люди добрые?
Старик скорее ради приличия, чем из интереса, спросил:
— А сами откуда будете?
— Мастеровые мы. Я — из Орши, товарищ — прямо с фронта. Прислали на работу в железнодорожные мастерские, а вот с жильем худо.
— А чего ж это вас направляют в Минск работать, а хаты не дают?
— Сами знаете, время военное, нас даже не спросили — взяли, как говорится, за шкирку и прямо сюда. Видать, паровозов да вагонов для военных нужд не хватает,
Вид Шяштокаса в военной шинели, должно быть, возымел действие, потому что старуха мягким грудным голосом спросила:
— А сколько ж вы хотите у нас жить?
— Ну, месяц, поди, три-четыре. Пока комнату, как обещают, не дадут.
— А как платить будете?
— Как договоримся. Можем за каждую неделю, можем — помесячно.
Старик прошел через всю кухню и сел на потемневшую от времени скамью. У него, очевидно, болела поясница. Он потер ее, а затем сказал:
— Далеко же вам до работы добираться будет.
— Это конечно, да что поделаешь. Город забит приезжими. Ближе к центру жилье трудно найти, да и плату такую заломят, что жалованья не хватит.
— А вещички-то ваши где?
— С собой их, что ли, таскать? — улыбнулся Алимов. — Если сговоримся — принесем.
Старик пальцем показал на Шяштокаса:
— А он что, немой?
— Почему — немой?
— Стоит, глаза пялит и молчит.
Шяштокас уже раскрыл было рот, но Алимов, понимая, что его акцент может ввести хозяев в недоумение, решил разъяснить, что к чему:
— Да нет, какой он немой. Просто-напросто литовец и по-русски не совсем хорошо говорит. Вот и стесняется своего произношения.
— А чего ж тут стесняться, — миролюбиво произнес старик и опять потер поясницу. — Все люди божьи твари, и у каждого народа свой язык есть. — Он вопросительно взглянул на жену: — Ну что, старуха, может, возьмем людей? Времечко же такое, да и нам гроши не лишние. А может, что из жратвы перепадет.
— Вы не сомневайтесь, — наконец заговорил Шяштокас, — мы не стесним. А может случиться, что и через неделю, если нам дадут комнату, уйдем.
Хозяин кряхтя встал, подошел к жене, отнял у нее ухват и поставил у печи:
— Так что молчишь, решай!
— Да я не супротив. — Она сделала приглашающий жест. — Вы только гляньте на хату нашу, а потом уже...
Алимов и Шяштокас прошли за хозяйкой и оказались в сравнительно небольшой, шага три на четыре, комнате. Из нее, как оказалось, вела еще одна дверь в сени — она была снаружи, из сеней, заставлена шкафом. Но, главное, что бросилось в глаза, — это окно, выводящее в сторону дома, где жили цыгане. Алимов взглянул в него и даже крякнул от удовольствия: дом и двор — как на ладони. Шяштокас понял, чему обрадовался Алимов и, чтобы хозяева не обратили на это внимания, поспешил сказать:
— Ну что ж, это нам вполне подходит.
Затем все вышли в
— Пожалуй, сегодня же и переберемся.
Хозяин, продолжая правой рукой держаться за поясницу, строго взглянул на жену:
— А ну, Петровна, налей нам по чарочке! — И, очевидно, боясь, что жена откажет, еще более требовательно добавил: — Надо же за знакомство да за новых постояльцев выпить. Да пошевеливайся!
Алимов, чтобы поддобриться к хозяйке, смущенно проговорил:
— А может, не надо? Неудобно как-то, только пришли и сразу же за стол. Мы лучше от себя магарыч принесем, когда придем с вещами.
Хитрость удалась — хозяйка решительно двинулась к буфету:
— Нет-нет, коль мы уже с вами договорились, то не грех и наливочки выпить.
И вот на столе уже стоит небольшой граненый графинчик с наливкой, соленые огурцы и тонко нарезанное сало.
Алимов и Шяштокас молча переглянулись. В эту минуту им было действительно неловко: заставили пожилых людей не только беспокоиться, но и делиться припасами. Старик понял, что смущает гостей:
— Да вы не стесняйтесь, живем мы со старухой одни. Сын, как призвали его в четырнадцатом в армию, так и канул, уже и надежду увидеть его потеряли. Держим пару свиней, огород у нас, так что не объедите. Я когда говорил о жратве, то имел в виду сахар и соль. Этого у нас действительно нет. Так что, если вам в пайку сахар да соль выдавать будут, то можете вместо грошей ими рассчитываться.
Шяштокас, который к этому моменту уже разделся, быстро прошел в угол, где висела его шинель, и достал из кармана небольшой сверток. Протянул его хозяйке:
— Возьмите. В честь нашего знакомства.
В свертке было три крупных куска сахара.
Хозяйка радостно улыбнулась и еще проворнее стала нарезать хлеб.
Первую стопку, как водится, выпили за знакомство, вторую — за спокойную жизнь. А наливка оказалась с подвохом: вишня была настояна на спирту. Хозяин налил по третьей стопке и, когда выпили, пояснил:
— Соседи у нас — цыгане. Иногда спиртом приторговывают. Вот и мы разжились у них.
— Спирт — это хорошо, — прицмокнул языком Алимов и неожиданно спросил: — А нам они не продадут?
— Если не по знакомству, то не продадут, — покачала головой хозяйка. — Они люди хитрые, к ним на козе не подъедешь.
Хозяйка говорила по-белорусски, и Шяштокасу, который в тюрьме продолжительное время общался с белорусами, не терпелось заговорить со старушкой на ее родном языке. Но он понимал, что сейчас этого делать не следует: можно вызвать подозрения. Спросил по-русски:
— А почему к этим цыганам нужен особый подход?
Хозяин успел слегка охмелеть. Он пренебрежительно махнул рукой: