Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

Твен Марк

А теперь, говорит, наступило время основного удара! На следующее утро мы сочинили при первом свете зари еще одно письмо, но не знали, как с ним поступить, потому что за ужином решено было поставить на ночь двух негров, чтобы они сторожили и переднюю дверь, и заднюю. Том спустился по громоотводу, разведку произвести и, обнаружив негра, который заднюю дверь охранял, спящим, заснул ему письмо за шиворот и вернулся назад. В письме говорилось вот что:

Не выдавайте меня, я хочу быть вашим другом. Сюда проникла с Индейской территории банда кровожадных головорезов, которые собираются украсть нынче ночью вашего негра; это они старались запугать вас, чтобы вы сидели дома и не мешали им. Я сам состою в этой шайке, но недавно поверил

в Бога и решил порвать с ней и вернуться к праведной жизни, потому и открываю вам их адский замысел. Сегодня, ровно в полночь, они подкрадутся к вам вдоль забора с северной стороны, откроют поддельным ключом хижину и заберут негра. Я должен буду держаться в стороне и задудеть, если замечу какую опасность, в жестяной рожок, но только дудеть я на стану, а, как только они войдут в хижину, замемекаю по-овечьи; и пока они будут расковывать негра, вы сможете подкрасться и запереть дверь, а после поубивать их всех, когда у вас найдется свободное время. Ничего не предпринимайте, сделайте, как я говорю, потому что, если вы предпримите, они что-нибудь заподозрят и поднимут шум, гам и бедлам. Награды я никакой не хочу, ею послужит мне мысль о моем добродетельном поступке.

Неведомый друг.

Глава XL

Как едва не сорвалось чудесное спасение

Настроение у нас после завтрака было самое отменное — мы пошли к берегу, подняли со дна мой челнок, выплыли на реку, порыбачить, съели взятую с собой еду, вообще время провели превосходно, да заодно и плот проведали, с ним ничего плохого не случилось. А вернувшись домой и запоздав к ужину, застали всех в страшном беспокойстве и суматохе, — все у них валилось из рук, а нас они сразу после ужина отправили спать, не сказав, в чем причина тревоги, и о новом письме тоже ни слова не сказали, да мы в этом и не нуждались, потому что и так знали о нем, и побольше ихнего, и как только мы поднялись до середины лестницы, а тетя Салли повернулась к нам спиной, мы проскользнули в подвал, набрали там в буфете всякой еды — на добрый обед хватило бы, — отнесли ее в нашу комнату и забрались в постель, а в половине двенадцатого встали, и Том влез в украденное им платье тети Салли и принялся собирать провизию, чтобы ее вниз отнести, но вдруг говорит:

— А масло-то где?

— Я его на кусок кукурузной лепешки положил, — говорю, — большой такой шматок.

— Ну, значит, там и оставил, — здесь его нет.

— Да ладно, и без него обойдемся, — говорю я.

— С ним мы обойдемся гораздо лучше, — отвечает он. — Давай-ка, сбегай в подвал и принеси сюда масло. А после спустишься по громоотводу и нагонишь меня. Я пока пойду, набью соломой одежду Джима, чтобы у нас было чучело его переодетой матери. Да, и приготовься помемекать по-овечьи, — как помемекаешь, так мы сразу все и смоемся.

Он вылез в окно, а я спустился в подвал. Шмат масла, большой, с мужской кулак, лежал, где я его оставил, я взял кусок лепешки, задул свечу, и осторожно поднялся по лестнице, но едва вошел в дом, вижу: тетя Салли идет со свечой в руке, ну я и сунул лепешку с маслом в мою шляпу, а саму ее на голову нахлобучил, а в следующий миг тетя Салли увидела меня и говорит:

— Ты что, в подвале был?

— Да, мэм.

— И что ты там делал?

— Ничего.

— Ничего!

— Ничего, мэм.

— Так зачем тебя туда понесло среди ночи?

— Не знаю, мэм.

— Ах, ты не знаешь? Ты мне так не отвечай, Том. Говори, что ты делал в подвале.

— Ну вот совсем ничего не делал, тетя Салли, ей же ей, ничего.

Я думал, она меня отпустит, да в обычный день так оно и случилось бы, но, видать, происходившие в доме чудеса довели ее до того, что она стала с опаской относиться к любой не понятной ей мелочи, и потому сказала, очень твердо:

— Отправляйся в гостиную и жди меня там. Ты явно какое-то неподобие учинил и будь уверен, я выясню, какое, и получишь ты у меня

по заслугам.

Пошла она выяснять, а я открыл дверь гостиной и, мать честная, сколько же в ней оказалось народу! Пятнадцать фермеров и все до единого с ружьями. Меня аж замутило с перепугу, и я, бочком подобравшись к креслу, плюхнулся в него. Они сидели вокруг, некоторые вполголоса переговаривались, и всем им было не по себе, все нервничали, делая вид, будто это не так, но я-то понял — так и есть, потому что они то и дело снимали шляпы и надевали снова, и скребли в затылках, и ерзали на стульях, и пуговицы свои пальцами вертели. Мне и самому-то было шибко не по себе, однако я шляпу не снимал.

Очень мне хотелось, чтобы тетя Салли поскорее вернулась и воздала мне по заслугам — ну, высекла, что ли, если ей потребуется, а после отпустила и тогда я смог бы сообщить Тому, что на сей раз мы перестарались, разбередили жуткое осиное гнездо, и лучше нам поскорее уносить вместе с Джимом ноги, — пока у этой публики еще не лопнуло терпение и она не занялась нами всерьез.

Наконец, тетя Салли пришла и принялась задавать мне вопросы, а я просто не мог внятно ответить ни на один, у меня уже в голове все ходуном ходило, потому как фермеры до того разнервничались, что кое-кому из них захотелось сей минут бежать в Джимову хибарку и устроить там засаду на отчаянных злодеев, тем более, говорили эти фермеры, что до полуночи всего-то пара минут и осталась, — однако другие твердили, что надо терпеть и ждать овечьего сигнала. Тетя Салли все сыпала и сыпала вопросами, и меня уж всего трясло от страха, я рад был бы сквозь пол провалиться, а тем временем, в гостиной становилось все жарче, жарче, и масло начало таять и потекло у меня по загривку и за ушами, а когда один из фермеров сказал: «Я за то, чтобы сейчас же перейти в хибару и напасть на них, когда они явятся», — я чуть со стула не свалился, и теперь уж струйка масла потекла по моему лбу, и тетя Салли увидела ее, побелела, как полотно, и говорит:

— Господи помилуй, что же это такое с ребенком? У него воспаление мозгов, это как пить дать, вон они уж и наружу полезли.

И все повернулись ко мне, посмотреть, а она сорвала с моей головы шляпу, и лепешка с остатками масла вывалилась на пол, и тетя схватила меня, прижала к себе и говорит:

— Ох, до чего ж ты меня напугал! И до чего же я рада и благодарна Господу, что с тобой ничего страшного не приключилось, что ты жив-здоров, потому как счастье от нас совсем отвернулось, а ведь пришла беда, так жди другой, и я, как увидела это масло, сразу решила, что долго тебе не протянуть, оно ж и по цвету, и по всему прочему совершенно такое какими были б твои мозги, если бы… Боже, боже, ну почему ж ты мне сразу не сказал, зачем в подвал лазил, я бы и сердиться на тебя на стала. Ладно, отправляйся в кровать и чтобы я тебя до утра не видела!

Через секунду я был наверху, а через другую уже слетел по громоотводу вниз и в темноте понесся к пристройке. У меня и слова-то почти не шли изо рта, до того я был перепуган, но я все же сказал Тому, как смог, что нам надо убираться отсюда, и поскорее, потому что вон там, в доме полно мужчин и все с ружьями!

Глаза у него загорелись, и он говорит:

— Да ну? Не может быть! Вот это лихо! Черт, Гек, если бы можно было все сначала начать, я бы сюда точно человек двести нагнал! Эх, подождать бы нам немножко, пока…

— Скорее! Скорее! — говорю я. — Где Джим?

— Да вот же он, рядом с тобой стоит, протяни руку, дотронешься. Он переоделся, все готово. Сейчас вылезем отсюда и овечий сигнал подадим.

И тут мы услышали, как фермеры с топотом подбегают к двери и начинают с замком возиться, и кто-то из них произносит:

— Говорил же я вам, что мы поспешили — дверь-то еще на замке. Ладно, я запру нескольких из вас в этой хижине, чтобы вы поубивали злодеев, когда те покажутся, а остальные пусть залягут вокруг в темноте и ждут, когда послышатся их шаги.