Приключения 1969
Шрифт:
В этот день мы с учительницей Анастасией Григорьевной должны были повторять пройденное. Но я не стал повторять пройденное, а, услышав свист за окном, пробежал по партам и прыгнул в окно со второго этажа прямо на кучу угольного шлака. Я сам научил Катарину свистеть в два пальца.
Мы пошли в Измайловский парк, где в летнем кинотеатре еще шел «Большой вальс». Катарина его очень любила. Особенно то место, где вдруг странный, гибкий, как хлыст, человек в клетчатом сюртуке пролетал между столиками
— Я люблю тебя, Вена! — вскрикивал он.
И в ответ ему вскрикивали смычки:
— Горячо, неизменно…
На экране взлетали вверх белые рукава. Летели в танце изящные женские ноги. Пол качался, как в бурю, и волны юбок плескались пеной кружев. А высокий певец на эстраде все махал руками и пел, пел, сверкая из-под усов белыми зубами, и изгибался в такт Большому вальсу.
— Мое чувство нетленно… Я в Вену влюблен…
И горячие женские глаза глядели с экрана хмельно и тревожно.
Потом толпа вываливала из дверей кинотеатра на горячий асфальт, люди толкались и смеялись, и гремел в репродукторах старый гимн веселой Вены, где еще и слыхом не слыхали о фашистах.
Держась за руки, мы шли по песчаной дорожке, которая вела туда, где среди зелени деревьев искрился и плавился Измайловский пруд и колыхались лодки.
Мы услышали крики издалека:
— Лешка!..
Группа ребят и девочек стояла на дорожке с велосипедами и махала руками.
— Это наши, — сказал я. — Пойдем к ним.
Мы подошли к ребятам.
— Мы твой велосипед пригнали, — сказали они.
И унеслись по шоссе.
Мы с Катариной пошли по дорожке. Она погладила никелированный руль.
— Как покататься хочется! — сказала она.
— На.
— Я не умею.
— Эх, ты!
— У меня никогда не было велосипеда.
— А-а…
Мы пошли, держа велосипед с двух сторон.
— Знаешь что? — говорю я. — Прости меня, я дурак. Знаешь что? Давай я тебя на раме покатаю, хочешь?
Катарина радостно кивает головой.
Я подвожу велосипед к скамейке. Она встает на скамейку и садится на раму, свесив ноги в одну сторону. Я разгоняю велосипед. Катарина вцепилась в руль и смотрит вперед. Я вскакиваю на седло и выезжаю на дорогу. Рядом с моей щекой — горячая щека девушки.
Шоссе идет чуть-чуть в гору, и я с усилием кручу педали. Я тяжело дышу. Велосипед катится медленно. Мы едем молча.
— Катарина, я тебя… — говорю я, — давно хочу спросить…
Дорога ползет нам навстречу.
— О чем? — спрашивает Катарина.
— Откуда ты знаешь русский язык? — спрашиваю я бодрым голосом.
— А-а… — говорит Катарина и переводит дух. — Его мой папа знает с молодости.
— Как с молодости? — удивляюсь я.
— Он в России в плену был. А потом в интернациональной
— Это же в Испании — интернациональная бригада.
— Нет. Сначала в России была.
— Я не знал, — говорю я. — Значит, первая?
— Нет, — говорит Катарина, — первая в Парижскую коммуну была. В ней русские участвовали.
Из последних сил я жму на педали. Мы поднимаемся в гору.
— Ты все знаешь, — говорю я. — А я ни хрена. Учусь, учусь — и все ни хрена… Ну, теперь буду читать только нужное. К черту всякую технику!
— Не смей, — тихо говорит Катарина и поворачивает ко мне лицо. — Если ты меня… уважаешь, не смей.
Лицо Катарины очень близко от моего лица, и мне трудно управлять велосипедом.
— Ты очень много знаешь, — говорит Катарина. — Это я ни… ни хрена не знаю.
Эх! Вы бы послушали, как она осваивает новые слова! Помереть можно было, до чего у нее это здорово получалось!
— Если б не ты, я бы радисткой не стала… второго класса.
— Радисткой, — говорю я. — Это для детей.
Она внезапно отворачивается, опускает голову, будто я сказал что-то недозволенное.
— Все люди где-нибудь участвовали, — говорю я. — Видели настоящую жизнь. Один только я как пентюх.
Наконец гора окончилась, и начинается спуск. Велосипед набирает ход.
— Знаешь, как я тебе завидую… — говорит Катарина. — Эх, ты!
— Прости меня, я дурак.
Мы мчимся под гору по гладкому Измайловскому шоссе. Деревья и заборы дач проносятся мимо, сливаясь в мутную полосу.
— Я тебя люблю, — говорю я. — А ты?
Шоссе летит на нас серой лентой.
— А ты?.. — повторяю я.
Волосы Катарины отдувает ветром мне в лицо, и я плохо вижу.
Наверное, ее тревожит мое тяжелое дыхание, и она пытается соскочить с велосипеда. Но Катарина в кольце моих рук, лежащих на руле. Руль начинает вихлять, и объятие становится сильнее. Впереди я вижу наших ребят. Они стоят у дороги.
— А ты?.. — настаиваю я. — Скорей…
Катарина дрожит и нащупывает носком туфельки переднюю вилку.
Дзинь!.. Вылетают четыре спицы. Я жму на тормоз. Велосипед останавливается на самом краю кювета… Я опускаю руки, и Катарина соскальзывает на землю. Мы стоим тяжело дыша и не глядим друг на друга.
Подбегают ребята.
— С ума сошли! — кричат они. — Чуть не расшиблись!
Девочки окружают Катарину. Кто-то из ребят наклоняется к колесу.
— Четыре спицы, — говорит парень. — Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз отказал?
— Да, — устало отвечаю я.
Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по дорожке, ведя в руках велосипеды. Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы молчим. Потом я снова говорю: