Приключения 1969
Шрифт:
— Давай посидим, — вздохнув, предложила Лилия.
Опустились на теплую скамейку.
— Ты, наверно, сердишься на меня? — спросила мать дрогнувшим голосом. — Но, возможно, я смогу кое-что объяснить… Видишь ли, скоро мой отпуск окончится, и мы опять все время будем вместе…
— Не надо! — почему-то испугался Янис. — Я не понимаю, зачем нужно что-то объяснять? Пожалуй, я пойду на пляж.
Он уплыл так далеко, что берег превратился в еле заметную полоску тумана. Ему ничего не стоило продержаться в море сколько угодно, даже если вода была ледяной. Он умел это с детства. И в этот день охотно не вернулся бы на берег до утра,
Когда стемнело, он не пошел в кино, которое показывали в парке, а улегся на раскладушке и попытался почитать книгу, но глаза его закрылись, и он задремал.
Сквозь сон до него донеслись снаружи знакомые голоса. Женский голос принадлежал матери, а мужской он слышал недавно во сне.
— Вот видишь, он спит. Я только взгляну, — сказал мужчина.
— Как бы не вышло хуже, — ответила Лилия. — Если он начнет о чем-нибудь спрашивать, я просто не выдержу.
— Но я же должен на него посмотреть! Хотя бы на это я имею право! — нетерпеливо сказал мужской голос.
Янис попытался открыть глаза, но непонятная тяжесть сковала веки, и он окончательно убедился, что спит, как спал в прошлый раз.
Послышался шорох. Скрипнула рама.
— Давай уйдем, — раздался откуда-то издалека шепот матери. — Я больше не могу это видеть! Пожалей меня! Ведь я не железная!
— Прости, — ответил мужчина.
Янис с усилием преодолел оцепенение, встал и неверными шагами подошел к окну. Лунный свет ударил ему в глаза. Он зажмурился, затем распахнул рамы. По пляжу быстро удалялись двое — Лилия и высокий мужчина с черными, как уголь, волосами. Они ни разу не оглянулись.
Янис задумчиво опустился на стул. Низкий гортанный голос совсем не был похож на голос человека, жившего в Риге.
Утром перед отъездом Янис небрежно сказал Лилии:
— Я вчера не спал и слышал, как ты подходила к окну. С кем ты разговаривала?
— Вчера? — удивленно переспросила мать. Губы ее дрожали, но голос был спокойным. — Но вчера я была в кино и смотрела очень интересный фильм «Машенька». Кстати, как поживает Мария Спрогис? Вы по-прежнему дружите?
— Да, — ответил Янис. Ему стало неловко за мать.
— Я рада, — сказала Лилия. — Мария очень хорошая девушка.
— И все-таки я не спал! — упрямо ответил какой-то сердитый человек, сидевший внутри Яниса.
Подошел поезд, Ян сел в вагон, а Лилия помахала рукой.
Через несколько дней она тоже вернулась в Ригу.
Обо всем, что произошло в Кемери, Янис как-то сразу забыл. Вот только голос мужчины остался в памяти. Он узнал бы этот гортанный взволнованный голос в любой толпе.
…Война! Ее ждали, к ней готовились, но в нее не верили. И в Ригу она пришла не сводками Советского Информбюро и даже не взрывами авиационных бомб, а предательскими выстрелами засевших на чердаках бывших айзсаргов и ульманисовцев. На заводах и фабриках были созданы рабочие истребительные отряды. В один из таких отрядов записался Янис. Ему выдали винтовку, и он стал рабочегвардейцем. Вскоре над Ригой появились фашистские самолеты. Они висели в небе с утра до вечера и бомбили мосты и жилые кварталы.
Город окутался дымом пожарищ, и дни смешались с ночами. Трое суток Янис вместе со своим отрядом прочесывал чердаки, выкуривая диверсантов.
В госпитале медицинской сестрой работала Мария, и Янис видел ее, когда относил туда истекающего кровью рабочегвардейца.
— Молодец! — сказала Мария, взглянув на Яниса. Она приподнялась на цыпочки, поцеловала его в щеку и, подтолкнув в плечо, шепнула: — Иди!
Он понял, что небезразличен ей, и радость охватила его.
Но 28 июня был отдан приказ отступать. Колонны усталых рабочегвардейцев и регулярных частей Красной Армии потянулись по шоссе к Валке, куда эвакуировались советские учреждения. Несколько немецких танков уже проскочили по мосту через Даугаву и ворвались в район рынка, поливая прохожих пулеметным огнем. Госпитали эвакуировали в первую очередь, и, забежав попрощаться с Марией, Янис застал пустые корпуса с выбитыми стеклами… Попросив у командира разрешения отлучиться на полчаса, Янис поспешил на улицу Пернавас. Он не видел мать целую неделю и не знал, что с ней и где она. Командир рабочегвардейцев клепальщик Скроманис строго предупредил:
— Только не задерживайся! А то не догонишь нас!
Лилия оказалась дома. Она открыла дверь, поглядела на сына и закрыла глаза. Лицо ее было белым как мел. Яниса удивило, что она в домашнем халате и ее белокурые волосы распущены и падают на плечи, точно она собралась спать. Но у него не было времени раздумывать над этим, и он крикнул:
— Мы уходим! Если хочешь взять вещи, поторопись, долго ждать я не смогу!
— Я понимаю. Не сможешь, — неживым голосом ответила мать.
— Что же ты стоишь? Через несколько часов в городе будут фашисты!
— Ты иди, — ответила Лилия, откинув голову и прислонившись к стене.
— А ты?!
Она медленно покачала головой.
— Ты сошла с ума! — Янис схватил ее за руку и потащил на крыльцо, приговаривая: — Быстрее, да что же ты! Мы не успеем!
Мать с неожиданной силой вырвала руку, обняла сына, поцеловала в губы и оттолкнула. Он растерянно посмотрел на нее.
— Прощай, мой дорогой! — тихо сказала Лилия. — Кончится война, и мы увидимся. Я буду тебя ждать. И еще я знаю, что воевать ты будешь хорошо! — Улыбнувшись ему дрожащими губами, она ушла в дом.
Ошеломленный Янис остался во дворе. С улицы послышался грохот проезжавших мимо автомобилей. Махнув рукой, Ян выбежал за ворота.
Свой батальон ему найти не удалось, и он присоединился к отряду рабочегвардейцев Задвинья, вместе с которыми через сутки добрался до Валки. «Мессершмитты» с утра до вечера бомбили скопления людей и техники. А добровольцы латышской бригады, сформированной из рабочегвардейцев, были вооружены лишь винтовками. Янис стрелял по самолетам, зная, что это бессмысленно, и плача от ожесточения и бессильной ненависти к фашистам.