Приключения-1971. Сборник приключенческих повестей и рассказов
Шрифт:
— Конечно. Куда как выгоднее всю жизнь по тюрьмам шляться.
— Эх, начальник, не будь той сигнальной штуки, зимовал бы я на воле с полным карманом.
— И без штуки поймали бы, сам знаешь. Неужели не надоело зайцем жить?
Ариф закончил, протянул Мамонову: «На, читай». Тот бегло просмотрел страницы протокола, привычно подписал каждую, вздохнул:
— Вот бы других пяти не было... Дождь-то какой, аж стекла взмокли.
За окном темно, и действительно кажется, будто комнату от улицы отделяют лишь тонкие струи воды.
— Может, и брошу на этот раз, — неожиданно говорит он, — если сам решу.
Везде
— Ну? — едва мы входим, спрашивает Рат. Видно, еще надеется.
— Этой кражи Мамонов не совершал. Завтра вынесу постановление о выделении в отдельное производство, — уверенно отвечает Ариф. Наверное, сегодня он впервые по-настоящему осознал себя следователем — лицом, чье решение обязательно, как обязателен для всех закон, в соответствии с которым оно принято.
— Докопались, — невесело бросил Рат.
— Мы его быстро найдем, вот увидишь.
Меня действительно охватила какая-то веселая уверенность. Неспроста же он взял игрушку. А чем это хуже платка? И вообще, это преступление — из исключений, не подтверждающих правила, а с ними всегда легче.
— Придется с утра позвонить в газету, чтоб придержали материал, — сказал Фаиль. Он не очень силен в юриспруденции, но то, что называют социалистическим правосознанием, позволило ему верно оценить обстановку.
— И справочку тоже под сукно, по вновь открывшимся обстоятельствам.
К шутливому замечанию Рата Турин отнесся с полным безразличием. Он уже потерял к нам всякий интерес и сидит как посторонний, А может, он и есть посторонний?
К машине идем по звенящим от крупных капель дождя лужам. Кончен рабочий день.
Фонарик с надписью «Милиция» над входом в горотдел становится все меньше, превращается в светящуюся точку, сливается с другими огоньками города-спутника... Кажется, все они весело мигают мне: до свидания, инспектор, до завтра!..
Сергей ЖЕМАЙТИС
Побег
Вторую неделю день и ночь над плоскогорьями Корнуолла полз серый поток тумана, медленно стекая с обрывистых скал в Ла-Манш. В заливе Плимут-Саунд туман был так густ, что корабли, истошно завывая и звоня в рынды, расходились в опасной близости, не видя друг друга.
В Корнуолле обычно стоит мягкая зима — «медленная весна», как называют ее местные жители, но в 1918 году настоящая весна задержалась где-то по ту сторону Ла-Манша, на полях последних ожесточенных битв, хотя исход мировой войны был уже давно предрешен, как и начало солнечных дней в Корнуолле.
С юго-запада подул ветер. Туман заклубился, потрескался. Ослепительный поток солнечных лучей хлынул на воды залива.
Медленно отодвинулась влажная завеса с берегов залива Плимут-Саунд, открыв удивительную панораму гигантского морского порта с сотнями кораблей
У пивной «Счастливый ветер» с закопченными, вросшими в землю стенами и вывеской, на которой был изображен фрегат, идущий фордевинд, то есть подгоняемый ветром, дующим в корму, собралась толпа моряков и с интересом наблюдала за парусными учениями на клипере, стоявшем на рейде.
Парусные учения в порту, где тысячи знатоков следят за каждой эволюцией и ставят свои оценки, были своеобразным цирковым представлением. Зрители понимали, каково сейчас этим ребятам на реях, и старались по заслугам оценить их акробатическую работу.
— Не так уж плохо работают эти русские, — сказал приземистый матрос с военного корабля, не выпуская изо рта фарфоровую трубку в виде причудливо изогнувшейся сирены, — Как они ловко управились с верхним грот-марселем. Боюсь, что даже я со своими ребятами ненамного бы перекрыл их, когда ходил на «Дублине».
— У каждого был свой «Дублин», — грустно заметил пожилой моряк с сизым носом. — Да, не все плавали на «Фермопилах», — упомянув знаменитый клипер, он выжидательно умолк, тщетно надеясь на вопросы.
— Что-то долго копаются с грот-трюмселем, — небрежно проронил молодой щеголеватый матрос с торгового судна, явно стараясь показать, что и он понимает толк в парусном деле.
— Да-а, грот-трюмсель — это не стул в пабе, — опять заметил грустный моряк, но и на этот раз никто не обратил внимания на его слова, наверное, потому, что в них было явное стремление вызвать интерес к своей особе, в результате которого он мог выпить сегодня лишнюю кружку.
Грот-трюмсель — верхний парус на грот-мачте, самой высокой на клипере. Человек, скользивший по грот-трюм-рее, на сорокаметровой высоте казался темной черточкой. Прошло еще с десяток секунд, и грот-трюмсель затрепетал под легким бризом.
— Тебя бы туда проветриться, — сказал моряк с сиреной в зубах, обращаясь к щеголеватому, — ты бы скорей управился, конечно, если бы голова не закружилась.
Вокруг засмеялись. Молодой моряк презрительно повел плечами, а пожилой, вздохнув, проворчал:
— Посмотрел бы я, как он удержится там в шторм, когда кажется, что мачта с тобой вместе летит прямо к дьяволу и никогда не выпрямится. — Старый моряк насмешливо посмотрел на щеголеватого матроса. — Вот тогда у некоторых штаны мокнут не только от морской воды.