Приключения 1976
Шрифт:
Лихарев невидяще смотрел на майора, вспомнив о чем-то, криво усмехнулся и сказал почти спокойно:
— Я должен подумать.
…Студент Александр Булычев встретил подполковника Зенина и майора Моничева с нескрываемым удивлением:
— Ко мне? В чем дело?
— Саша, вам знаком Олег Лихарев?
— Да. Отличный парень. Он сейчас улетел в Москву.
— Вы, конечно, договорились с ним о встрече в Москве?
— Да, он должен ждать меня в аэропорту.
— Саша, — мягко попросил Зенин, — принесите, пожалуйста, нам ту вещь, которую оставил вам Лихарев.
— Но… — Булычев замялся. — Но я обещал Олегу не показывать ее
— Саша, — Зенин положил руку на плечо паренька. — Лихарев обманул вас. Он опасный преступник. Принесите посылку, которую Лихарев оставил вам. Сами вскройте ее в присутствии ваших товарищей, и вы убедитесь: я говорю правду.
И вот сверток, оставленный Олегом Лихаревым, лежит на столе. Булычев вспорол мешковину, под ней открылась старая вышарканная овчина. Развернул ее, видел толстый слой ваты. Еще минута, и в хлопьях ваты блеснули самородки…
— Вот так соболиные шкурки! — Саша удивленно присвистнул. — Ну, Олег…
— Принесите из моей машины весы, — попросил Зенин шофера. — Надо составить акт об изъятии похищенного Лихаревым золота. Итак, сколько получается? Сорок пять самородков, общим весом восемьсот девять граммов. Распишитесь, ребята, в акте…
…После тяжелых раздумий Лихарев признался, что два года воровал самородки в старательской артели.
18
— Лихарев, на допрос! — скомандовал конвойный, остановившись в дверях камеры.
На этот раз конвойный провел Лихарева мимо комнаты, где работал Усман, и остановился у дверей кабинета начальника райотдела. За столом сидел незнакомый Лихареву немолодой человек в штатском костюме.
— Входите, входите, Лихарев, — совсем по-домашнему пригласил он, уловив настороженность Олега. — Давайте знакомиться. Я Кудрявин Константин Прокопьевич. Проходите, присаживайтесь. Говорят, в ногах правды нет. А нам с вами нужна только правда.
— Я уже рассказал всю правду лейтенанту Усману, — ответил Олег, недоверчиво и оценивающе осматривая Кудрявина.
— И правильно сделали. Искренность и правда — ваши главные союзники.
— Союзники чего? — спросил Лихарев с вызовом.
— Вашего будущего, — спокойно, как бы не расслышав ершистой интонации Лихарева, ответил Кудрявин. — Не спешите, Олег Вадимович, отказываться от него.
— Будущее… — Олег нервно передернул плечами. — Но ради чего?
— Ради искупления вашей вины. Ради возвращения к нормальной жизни. Это немало. Ведь вам только двадцать три.
— На днях исполнится двадцать четыре… — Лихарев усмехнулся и продолжал, захлебываясь словами: — Будущее! А зачем оно мне? Без любви, которая вам не снилась и во сне. Без любимого человека. Будущее, в котором только работа, работа ради существования. А какие радости?
«Ведь ты рос среди нас, учился в нашей школе, жил среди наших людей… — думал Кудрявин. — Но так и. не понял главного, чем живы все мы. А может быть, напускаешь на себя, боишься даже себе признаться в своих утратах и несешь несусветные пошлости».
— Много радостей, Олег Вадимович, — сказал он резче. — Сознание того, что нужен, полезен, что тебя уважают люди, и ты им честно и прямо смотришь в глаза. И любовь. Только истинная, чистая, которую не надо покупать ценой преступления… И дружба. Настоящая мужская, требовательная. Конечно, не с Костылевым, которого вы цитировали
— Таких людей, как Костылев, я презираю, — горячо возразил Лихарев.
— Хотелось бы верить. Но сам-то Костылев видел в вас единомышленника, единоверца.
Лихарев знал, что их отношения с Костылевым были и дружескими, и весьма доверительными, но в устах Кудрявина эта очевидная истина послышалась ему оскорбительной, и он спросил, чтобы только не молчать:
— Почему вы так считаете?
— Разговоры об опасных преступлениях ведут с людьми, которым доверяют, — терпеливо объяснял Кудрявин. — А Костылев с вами говорил о кражах золота. Вот я и хочу знать, что именно говорил он вам об этом? О каком «завещании» Костылева ходят слухи по поселку? Где записная книжка Костылева, которая исчезла после его самоубийства?
Лихарев молчал. Он ожидал этих вопросов и давно приготовил отрицательные ответы. Но немолодой человек, что сидел напротив Олега, смотрел на него без тени неприязни, выжидающе и спокойно. И Олег, пугаясь охватившего вдруг смятения, понял, что не сможет под этим взглядом произнести такое заманчивое для него слово «нет».
После неожиданной исповеди Костылева Лихарев терялся в догадках: что это — пьяное бахвальство банкрота или все-таки правда? Возвратившись в Москву, он не раз порывался начать розыск женщины, на которую намекал ему Костылев, но все откладывал исполнение своего намерения. Страшно было увериться в лживости Костылева. И еще страшнее, если Витька говорил правду. Ведь женщина, по словам Костылева, посвящена в его тайну. И значит, у него, Олега Лихарева, не останется иного выхода, кроме… устранения невольной свидетельницы… От этой мысли ему делалось знобко. Олег отмахивался от нее, но мысль становилась назойливой, появлялась все чаще, и он, убеждая себя, что это не более чем химера, принимался в деталях, в подробностях обдумывать предстоящую «операцию».
— Что же вы молчите? — спросил Кудрявин и понимающе улыбнулся. — Сказать нечего или говорить трудно?
Ему действительно было трудно. Сказать правду — значит навсегда расстаться пусть с призрачной, утлой, но все-таки надеждой, что спустя много лет, когда ему снова возвратят свободу, он сумеет воспользоваться доверенной Костылевым тайной. Но не слишком ли призрачна и зыбка эта надежда? Такие тайны обычно недолговечны. Костылев мог проболтаться о ней и кому-нибудь еще. Возвращения же свободы ему придется ждать много лет, а потом окажется, что тайна давно уже не тайна или что ее вообще не было никогда… К тому же, если смотреть правде в глаза, то сроки возвращения свободы зависят и от его искренности сейчас, в эту минуту. Нельзя упускать такой шанс. Лучше синица в. руках, чем журавль в небе…
Лихарев набрал в грудь воздуха и, как когда-то в армии, перед тем, как шагнуть за борт, самолета, зажмурился на мгновение, потом утвердил на столе свои подрагивающие руки и сказал чужим голосом:
— Костылев действительно говорил со мной о способах хищения и о том… о том, что в Москве, на квартире его жены, вернее подруги, адреса которой он мне не назвал, в тайнике за выключателем хранится наворованное им золото…
— И много? — прервал его Кудрявин.
— Много, — Лихарев как бы споткнулся на этом слове, судорожно, будто утопающий, глотнул воздух, облизал задеревеневшие губы и, отсекая от себя все надежды, договорил: — Костылев уверял, что там два килограмма в слитках…