Приключения 1984
Шрифт:
— Ты живой, Навруз! Живой!
— Пить, — произнес я спекшимися губами.
Она засуетилась.
— Сейчас. Арык рядом. Вот только кувшинчика нету.
— Достань из хурджуна.
Ширин закрыла лицо руками.
— У меня его отобрали. Все отобрали. И отцовский мешочек тоже.
Я вскочил.
— Не знаю кто, — только и проговорила бедная девочка. — Люди какие-то. Парни большие. Я не отдавала, а они побили меня. Забрали все и убежали. Вон туда.
Ширин показала за угол. Я сел,
«Бог с ними, с пожитками нашими, — подумал я. Правда, я не знал, что же хранилось в мешочке. Но был бы отец не в тюрьме, тогда и горе — в полгоря. А сейчас мы одиноки: темная незнакомая улица, жестокая чужая земля.
Мимо проходили люди. На нас они не обращали ни малейшего внимания.
Никогда еще не чувствовал я себя таким заброшенным, никому не нужным. Ширин все еще всхлипывала, и я не знал, как успокоить ее. Я положил голову Ширин к себе на колени, принялся гладить ее черные волосы. Вскоре мы забылись тяжелым сном.
Проснулся я на рассвете. Мечеть, еще темная, будто вырезанная из жести, розовое небо за ней — все это выглядело очень красиво. Ширин спала, подложив под щеку ладонь, сжавшись в комочек. Плечи ее были голы, в синяках, и острое чувство жалости к сестре, к себе, к отцу вновь охватило меня. Я снял халат, хотя сам продрог, и накрыл им Ширин. Встал и несколько раз обошел небольшую площадь перед мечетью. Я двигался быстро, чтобы согреться. Вчерашние печальные события вновь воскресли в памяти. Боже мой! Куда я пойду? Где буду искать отца? А без него мы пропадем на чужбине.
На углу площади показались два человека в больших, величиной с добрый казан, белых чалмах. Они опирались на бамбуковые трости и ступали очень осторожно, но, едва я, догадавшись, что это духовные лица, двинулся навстречу им, поспешно засеменили мимо, отвернувшись.
— Полоумный отрок! — шепотом произнес один.
— Да. Развелось в нашем городе и сумасшедших и нищих! — поддержал другой.
От обиды и злости я готов был погнаться за этими святыми старцами и повыдергивать им жидкие бороденки!
Ширин проснулась, когда я подошел к ней.
— Папа вернулся? — спросила она, и столько надежды было в ее голосе, что я в ответ кивнул неопределенно головой.
— Сейчас мы с тобой сами пойдем к нему, — сказал я.
Мне не терпелось покинуть площадь, над которой высился этот священный храм.
Мы миновали немало улиц и переулков. То шли вперед, то возвращались назад. Путь нам указывали прохожие. Я обращался лишь к тем из них, которые казались мне благожелательными, а они-то, как я вскоре понял, отвечали мне наобум, лишь бы отвязаться. Неужели в этом огромном городе нет ни единого порядочного человека?!
Я выбился из сил от бесцельного хождения и от голода. Что уж говорить о моей маленькой
Отчаявшись вконец, я подошел к слепому, который, приткнувшись к стене, стоял с протянутой рукой, и спросил:
— Дедушка добрый, куда отправляет полиция задержанных людей?
— В тюрьму отправляет, сынок, — ответил он ласково.
— В тюрьму! — воскликнул я, будто меня укололи в самое сердце.
Слепой поднял на меня пустые глазницы.
— Кого забрала полиция, мальчик? — спросил он.
— Отца, — убитым голосом ответил я. — Его забрали вчера, когда он выходил после вечерней молитвы из мечети.
— Откуда ты и как тебя зовут?
И я рассказал этому слепому — первому, кто пожелал выслушать меня, — о себе и обо всем, что мы пережили.
— Ладно, — сказал старик и пошамкал беззубым ртом. — Я помогу вам найти вашего отца, дети. Но в Коране сказано, что каждый труд должен быть вознагражден.
В тот миг я был согласен на все.
— Говорите, — сказал я.
— Вы будете ходить со мной. До той поры, пока отец ваш не выйдет из тюрьмы, вы будете моими детьми. Дело нетрудное: я буду петь священные песни, а вы — стоять около и грустно глядеть на прохожих.
Старик ощупал меня и удовлетворенно кивнул головой.
— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.
— Двадцатый, — ответил я. И добавил: — Я уже взрослый. Мне стыдно попрошайничать. У себя дома я работал в поле.
Он провел вялыми пальцами по моим рукам.
— Ничего, — сказал старик. — Тонкие руки. Мы еще подвяжем правую, будто она переломана.
— Нет, — сказал я, — ни за что!
Но он продолжал, словно не слыша моих возражений.
— Питание, жилье я вам обеспечу. Да и ремесло мое не из последних. Сыты будете, одежонку вам справлю.
Мне стало так больно, что я готов был заплакать. Неужели мы пришли в эту страну, которую отец не однажды называл обетованной, для того, чтобы нищенствовать?
— Ой, как есть хочется! — тихо произнесла Ширин.
— Умница, девочка, — сказал нищий.
Он достал из своей сумки свежую лепешку и протянул нам. И я уступил.
Прежде всего слепой нас накормил. К лепешке он добавил по изрядной порции лагмана, который продавался рядом в харчевне. Потом мы пошли к тюрьме. Она была отгорожена от мира высоченной глиняной стеной. Здесь, как сказал наш нищий опекун, содержались политические преступники.
Старик быстро переговорил с дежурным и сообщил, что отец наш арестован по подозрению в том, что является большевистским лазутчиком.