Приключения, 1988
Шрифт:
— Что это такое?..
Все молчали, потому что вопрос не требовал ответа. С криком бросилась к нему на грудь Надя, увидев в нем единственного здесь близкого человека, с которым можно разделить и немного утешить боль потери.
Груздев отцепил руку от двери, он словно отлеплял каждый палец по отдельности, и все движения его походили на замедленное кино, а рука совершила в воздухе плавный круг, слепо нащупала голову Нади и бесчувственно, вяло стала гладить ее, а сухие обветренные губы шептали еле слышно:
— Вот... Наденька...
Не отрываясь, смотрел он на Ларису, и нам, конечно, было неведомо, о чем он думает — о том, как они встретились, или как последний раз расстались, или как она впервые вошла в этот дом, или как случилось, что она лежит здесь наполовину голая, на полу, с простреленной головой, и дом полон чужих людей, которые хозяйски распоряжаются, а он приходит сюда опоздавшим зрителем, когда занавес уже поднят и страшная запутанная пьеса идет полным ходом. На его костистом некрасивом лице было разлито огромное испуганное удивление, но с каждой минутой недоумение исчезало, как влага с горячего асфальта, пока не запекся на лице неровными красными пятнами страх, только страх...
С того момента, как Груздев вошел, Жеглов не сводил с него пристального взгляда своих выпуклых цепких глаз, и Груздев, видимо, в конце концов почувствовал этот взгляд, беспокойно повертел головой, посмотрел на Жеглова и спросил:
— Что вы на меня так смотрите?
Жеглов пожал плечами:
— Странный вопрос... Обыкновенно смотрю.
— Не-ет, вы на меня так смотрите, будто подозреваете... — Груздев покачал головой.
— Знаете что, гражданин, давайте не будем отвлекаться, — сказал Жеглов, и по тону его, по оттопырившейся нижней губе я понял, что он рассердился. — Скажите мне лучше, когда вы с потерпевшей последний раз виделись?
— Дней десять назад.
— Где?
— Здесь.
— С какой целью?
— Мы размениваем квартиру — я привез Ларисе несколько вариантов...
Груздев говорил медленно, еле разлепляя сухие губы, и я не мог понять: он что, раздумывает так долго над ответами или все еще опомниться не может?
К разговору подключился Панков:
— Вы кого-нибудь подозреваете?
Груздев вскинул на него недобрый взгляд:
— Чтобы подозревать, надо иметь основания. У меня таких оснований нет. — Он сказал это раздельно, веско и неприязненно.
— Это конечно, — простецки улыбнулся Панков. — Но, возможно, есть человек, к которому стоит повнимательней присмотреться, вы как думаете?
— Таких людей вокруг Ларисы последнее время вилось предостаточно, — сказал Груздев зло, помолчал, тяжело вздохнул. — Я ее предупреждал, что вся эта жизнь вокруг Мельпомены добром не кончится...
— Вы имеете в виду ее театральное окружение... — уточнил Жеглов и как бы мимоходом спросил: — У вас сейчас как с жилплощадью, нормально?
— Ненормально! — отрезал Груздев и с вызовом добавил: — Но к делу это отношения не имеет...
Он
— Как знать, как знать, — неожиданно тонким голосом сказал Жеглов и достал из планшета записку, повертел ее в руках и спрятал обратно. — У вас оружие имеется?
Я мог бы поклясться, что при этом неожиданном вопросе Груздев вздрогнул! Взволновался-то он наверняка, потому что снова полез за носовым платком, и я впервые увидел, что до синевы бледный человек может одновременно покрываться испариной.
— Нет... — сказал Груздев медленно и протяжно. — Не может быть... Я как-то не подумал...
— О чем не подумали? — спросил Жеглов спокойно.
— Я совсем забыл о нем...
— Ну-ну... — поторопил Груздева Панков.
— Неужели это из него?.. У меня был наградной пистолет... — Груздев говорил невнятно и с трудом, будто у него сразу и губы и язык онемели. — Я совсем забыл о нем...
Он встал и направился к буфету, но на середине комнаты остановился и повернулся к Панкову:
— Вы нашли?.. Это из него?..
— Покажите, куда вы его положили, — спокойно сказал Панков.
Груздев подошел к буфету, открыл верхнюю створку, достал оттуда шкатулку, из которой, по словам Нади, пропали драгоценности. Трясущимися руками откинул крышку. Панков встал, направился к Груздеву, подошли оперативники.
— Его здесь нет... Я хранил его в шкатулке.
— А взяли когда? — быстро осведомился Жеглов.
Груздев, словно не желая разговаривать с Жегловым, ответил Панкову:
— Я не брал... Поверьте, я не знаю, где он!
Панков развел руками, будто хотел сказать: «Не знаете, так не знаете, поверим...» — а Жеглов развернул газетный сверток и показал коробку с патронами Груздеву:
— Вам вот этот предмет знаком?
— Да-а... — глядя куда-то вбок, сказал Груздев. — Знаком... знаком... Это мои патроны...
Трясущимися пальцами он положил в блюдце, стоявшее на буфете, окурок, достал из пачки-десяточка «Дели» папиросу, дунул в мундштук, примял пальцами конец его, закурил. Я видел, как он переживает, мне было тяжело смотреть на него, я отвел глаза и уперся взглядом в хрустальную пепельницу на столе. Там по-прежнему лежали окурки, и я вспомнил, что под диктовку Жеглова записал в свой блокнот: «три окурка папирос «Дели».
Я пригляделся к окуркам, и в груди что-то странно ворохнулось, перехватило дыхание: мундштуки, наподобие хвостовика-стабилизатора бомбы, только без поперечной планки, были помяты крест-накрест. Точно так же примял сейчас свою папиросу Груздев! Уставившись в одну точку, он курил, затягиваясь часто и сильно, так что западали щеки и перекатывался кадык. «Это улика», — подумал я, и сразу же вдогонку пришла новая мысль: он ведь говорит, что здесь не был, — выходит, врет? Впрочем, может...
И неожиданно для себя сиплым голосом я спросил: