Приключения-77

Коллектив авторов

«Вот оно», — подумал Иван и тут же вспомнил берег Снежки, где первый раз кольнула в сердце мысль о том, как он оправдает свое возвращение? Сейчас Иван похолодел от другой мысли: как случилось, что он забыл о судьбе всего отряда, по сути, взятого фашистами «на мушку»?! И сразу, мгновенно, еще одна глыба придавила его душу. «Мне не доверяют» — эта мысль, окончательно сформировавшаяся у радиоземлянки, сейчас прозвучала разрывом бомбы.

Все сидели неподвижно. Лишь Морин спокойно и деловито достал зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы, крутнул колесико и поджег широкий фитиль коптилки.

— Кто хочет высказаться? —

повторил Морин.

— Дело сложное, — нарушил молчание Бобров. — Необходимо во всем разобраться. Сейчас я, пожалуй, убежден в одном: трогаться с места по намеченному плану нельзя. И раньше отправлять подсобные службы тоже нельзя. Их могут засечь по дороге и уничтожить. Далее... Извините, я путано говорю... Язык заплетается... Кто знает, может быть, немцы осведомлены и о нашей новой базе и только ждут, чтобы мы тронулись. Здесь же, кроме авиации, нас ничто взять не может... Простите еще раз, мысли путаются. Не дай бог заболеть!

В это время открылась дверь и в землянку заглянула Степанида.

— Батюшка, Родион Иванович, больные там шумят...

Гуров кивнул в ответ на взгляд врача. Тот поспешно вышел.

Все снова посмотрели на командира. В свете коптилки его худое лицо, вытянутое и желтое, было точно со старой иконы. Гуров шумно вздохнул, как-то подтянулся, видимо собирая силы, и заговорил неторопливо, упрямо:

— Все по порядку... Я знаю Нефедова много лет. На моих глазах он вырос. Я рекомендовал его комиссаром отряда. Готов положить голову на плаху: он не испугался и не заплатил за свою жизнь головой Архипова. Но я понимаю, что мою веру в душу каждого не вложишь. Согласен, что все случившееся надо объяснить людям. Сделать это трудно, так как мы не располагаем фактически ничем... Засада скорее всего случайность, а вот освобождение Нефедова, думаю, не что иное, как тонко задуманная провокация...

Гуров замолчал, как бы подыскивая слова, чтобы точно сказать о самом главном.

— Отпуская Нефедова на глазах людей, они сразу же поставили, его в исключительное положение...

При этих словах Иван неожиданно вспомнил фразу эсэсовца, на которую он тогда не обратил внимания, считая, что она была сказана вгорячах в ответ на Иванову ругань... «Я тебя, сталинский выкормыш, могу расстрелять сейчас же. Я могу сделать тебя инвалидом на всю жизнь. Но я сделаю другое...» Вот оно что! Иван вдруг ощутил в себе бесконечно глубокую злость, но не такую, как в детстве, когда на тебя нападают трое против одного... Это новое острое чувство имело свое название — ненависть! Не слушая дальше Гурова, Иван отчетливо понял всю подлость задуманного фашистом, но тут же осознал и другое: выхода нет!

— Фашисты рассчитывают, что вернувшемуся комиссару не будет доверия, — продолжал Гуров, — что в отряде начнется брожение... Так и выходит. — Гуров помолчал. — С этим все ясно. Необходимо срочно узнать: как провалился Архипов. Слышишь, Бычков!

Большая голова Бычко качнулась.

— Я так мыслю — утро вечера мудренее, — сказал он. — Может, к утру прояснится что. Люди мои в городе.

Морин заерзал на скамье, что-то, видно, хотел сказать, но передумал.

Гуров положил тяжелую руку на стол.

— Так и порешим. Дождемся утра. Все свободны.

VII

Кнох решил задержаться в

Снеженске, строго приказав докладывать лично ему обо всем, что происходит вокруг. Он был доволен собой. Еще бы! Сегодня он уничтожил девять партизан и подложил партизанам, как говорят русские, свинью. Он подумал, что неплохо бы так и назвать эту операцию: «Руссише швайн» — он даже хохотнул, — но нет, это неблагозвучно для аристократических ушей его начальства, кроме того, слишком прямо... Пожалуй, лучше всего: «Мина замедленного действия»! Да! Это звучит! Или, например, «Кислота»! Тоже неплохо! Его метод осечки еще не давал, действовал безотказно. Но он хотел убедиться сам, что кислота, пущенная им, начала разъедать сосуд... Однако сидеть и просто так ждать в этом обиженном богом захолустье не под силу Кноху. Он был деятельным солдатом фюрера! Он сразу же решил заняться знакомым ему делом, привычным и интересным: проверкой контактов оккупационных властей и местного населения. Немало любопытного приносила эта проверка и во Франции, и в Италии, где он был, правда, короткое время, и в Польше... И вот этот крест первой степени — Кнох потрогал его рукой — что-то да значит!

Он вышел из отведенной ему комнаты, расположенной на втором этаже здания комендатуры, и направился в кабинет начальника гарнизона. Конопатый, с огненным чубом обер-лейтенант вскочил, когда в дверях появился Кнох. Эсэсовец миролюбиво махнул рукой и опустился в старое кожаное кресло рядом с письменным столом коменданта. Кнох не успел запомнить фамилию коменданта, поэтому заговорил, придав своему голосу доверительный тон:

— Может быть, у тебя остался коньяк, дружище? Мы сегодня еще на шаг, пусть маленький, приблизили нашу победу. За это стоит выпить!

Обер-лейтенант сорвался с места и достал из шкафа начатую бутылку коньяка и две рюмки. Потом, как бы поняв, что спешить ему незачем, медленно, с достоинством, точно заправский кельнер, плеснул в рюмки и одну подал Кноху. Тот опрокинул в свой тонкогубый рот аристократическую дозу и откинулся к спинке кресла. Обер-лейтенант пододвинул к краю стола сигареты. После Кноха взял сам, услужливо чиркнул зажигалкой.

— Мартель... — вместе с дымом выдохнул Кнох и мечтательно поднял глаза к потолку. — Кстати, дружище, как у вас со снабжением? Используете местные ресурсы?

Обер-лейтенант неторопливо и подробно стал излагать, как происходит снабжение его солдат. Упомянул он и недавний случай с овцами, заболевшими сибирской язвой.

— И представьте себе, — светским тоном говорил конопатый, — выручил русский, ветеринар, который служит у нас.

— О! Расскажите поподробнее, — попросил Кнох. А в его черепной коробке уже тонко запищал зуммер, предупреждая хозяина о внимании. Опыт! Великое дело — опыт! Ведь именно через снабженцев Кноху в божественной Франции удалось напасть на след одной из организаций Сопротивления.

Когда комендант кончил, Кнох сказал:

— Я бы хотел поговорить с... этим русским ветеринаром.

Обер-лейтенант распахнул дверь и приказал найти Архипова. Потом вернулся и снова наполнил рюмки.

Не прошло и пяти минут, как дверь распахнулась и фельдфебель, растопыренные уши которого поддерживали мятую пилотку, пропустил в кабинет человека небольшого роста. Он сделал несколько шагов, и Кнох понял, что у ветеринара не сгибается левая нога. Фельдфебель пошел за ним, но Кнох подал знак рукой, и тот выскользнул за дверь.