Приключения Буратино (тетралогия)

Брусницын Алексей

– А я согласна. Например, фильмы… Современную синтетическую ботву смотреть невозможно! – подключилась журналисточка, ответственная за культуру и светскую жизнь.

– Конечно! Если знать, с чем сравнивать, – обрадовался поддержке первый. – А литература? Вторичная, третичная, пластиковая. Авторы не пытаются изменить читателя, а лишь подстраиваются под него. Ориентируются не на художественную ценность, а только на спрос.

– Лишь бы угодить лохам, чтоб покупали херню всякую, – поддакнул кто-то из редакторов.

– А изобразительное искусство? Тут я не особенно силен.

Может, подскажет кто? – оглядел присутствующих первый.

Культурная журналисточка уверенно заявила:

– Да плохо всё. Либо гиперреализм – это когда фотографии рисуют зачем-то, либо абстракционизм дичайший…

Народ загалдел.

– Ну эт давно, ещё с «Чёрного квадрата»…

– Вот-вот. Херня для лохов!

– А что ты против чёрных квадратов имеешь? У меня в туалете плитка такая. Очень к размышлениям располагает.

– Да ну… гнилая тема. Не раскачать, – решил остановить галдёж второй журналист.

– Ну можно же попытаться по-новому взглянуть на причины, – стал выкарабкиваться первый. – Мировой заговор, например. Дескать, существуют некие силы, которые заинтересованы в поголовном отупении Homo sapience…

– Но тогда получается, что до этого они были заинтересованы в обратном? – хмыкнул второй.

– Да! На определённом этапе нужны архитекторы и инженеры, а потом, когда всё уже построено, – только персонал, обслуживающий механизмы. И лучше, если тупой и не задающий лишних вопросов, которые может подсказать высокое искусство. Следуя некоему глобальному плану, к миллениуму всё построили, наладили добычу и переработку, поэтому и решили поменять основную доктрину… – не унимался первый, но к концу тирады немного скис.

Повисла пауза.

– Дерзай! – воскликнул Один. Журналисточка вздрогнула. – Экспертов обязательно подключи. Но чтоб не в одни ворота: пусть кто-нибудь скажет, что именно такое искусство, которое мы имеем, и нужно современному человеку.

Материал получился несколько поверхностный, но Один всё равно выпустил его в эфир.

Ещё можно было развлечься чтением. У кровати стояла этажерка с довольно странной библиотекой с уклоном в антропологию и историю религии. Максим уже забыл, когда в последний раз держал в руках бумажные издания. Листая страницы, он в подробности не вдавался – больше картинки разглядывал.

Буратино выходил на связь редко: говорил только по делу и напрочь отказывался развлекать скучающего затворника праздными беседами.

Самым значительным событием за время заточения стала пластическая операция, в необходимости которой Максима убедил «внутренний голос». Пришли какие-то люди в медицинских масках – по всей видимости хирург с ассистенткой, – и прямо на кухонном столе сделали из Максима нового человека.

Операцию произвели хоть и с его согласия, но о результате не предупредили. Переносицу сделали уже и добавили горбинку, а кончик носа удлинили и загнули вниз. Опустили внешние уголки глаз, а сами глаза стали немного навыкате, как будто под них что-то подложили. Подпилили скулы. Губы сделали полней и приспустили углы рта. Лицо получилось немного умнее и печальнее.

Стандартный славянин превратился в очень симпатичного еврея с почти иконным ликом.

К новой внешности Максим привыкал долго. Увеличившийся нос закрывал часть поля зрения, но мозг довольно быстро научился игнорировать это препятствие. Гораздо сложнее было осознавать себя другим человеком: другой внешности, другой национальности, другой судьбы… Однако своим внутренним взором он продолжал воспринимать себя прежним и при виде своего отражения всякий раз удивлялся.

В свой очередной визит загадочный тип принёс ему документы на имя Даниэля Альтмана, которому уже оформлена репатриация в Израиль. В ответ на бурное возмущение Максима Буратино предложил ему ещё раз посмотреть на своё отражение.

– Поверь, мы не случайно выбрали для тебя эту страну.

Они совместно сочинили Альтману легенду, схожую с биографией Одинцова, но без журналистики и провинциального происхождения. Еврейский мальчик, москвич, закончил школу, потом, как подобает отпрыску хорошей фамилии, поступил в институт на биофак. После окончания работал в лаборатории, звёзд с неба не хватал. Решил репатриироваться в Израиль.

В Шереметьево, после того как Альтман прошёл таможенный контроль, Буратино попрощался с ним, объяснив, что выходит на связь с агентами организации, на которую работает, только во время выполнения ими важных миссий, и выразил надежду, что они ещё пообщаются, если Максим захочет стать одним из них и заслужит эту честь.

Чиновник израильского министерства внутренних дел перед тем, как выдать новому репатрианту Альтману паспорт, спросил:

– Какую религию исповедуете?

– Сейчас никакую, – зачем-то решил похулиганить Максим, несмотря на прямое указание со стороны Буратино объявить себе иудаистом. – Я, собственно, в Израиль еду за тем, чтобы определиться.

Чиновник посмотрел на него долгим взглядом.

– Я тогда вам прочерк в эту графу поставлю. Когда определитесь, сообщите в МВД, вам поменяют.

– Это обязательно?

– Нет, – невозмутимо ответил чиновник.

Глава 4.

Уже через месяц после «интервью» с Профессором новоиспечённый израильтянин очутился на террасе у Карлсона.

Дорит хозяйничала на кухне, Силен дымил мангалом, Евген расставлял закуски и салаты.

– Может, мне рассказать о себе для начала? – спросил Максим, которому было неуютно под пристальным взглядом хозяина дома, сидевшего по другую сторону стола.

– Не стоит, Даниэль. Я знаю и твою настоящую биографию, и легенду. Я, кстати, подписан на твой новостной портал. Дора – вообще твоя фанатка. Это она забила тревогу, когда ты выпустил ролик, в котором рассказал, как тебя прессуют в России. Ну а я предложил руководству спрятать тебя здесь, у нас. Нам нужны люди с активной гражданской позицией.

– Благодарю, – Одинцов улыбнулся польщённо. Особенно приятно было услышать, что красавица Дорит приняла самое непосредственное участие в его спасении. – А мне положено что-нибудь знать о вас?