Приключения Джона Дэвиса
Шрифт:
Особенную тревогу вызывало у достойного матроса то, что капитан не искал общества своих друзей, как раньше, а стал избегать их. Казалось, даже сам Том стал для него теперь обузой. Сэр Эдуард еще выходил на прогулки, но лишь в одиночестве. Вечерами он не садился больше за карты, а удалялся в свою комнату, запрещая входить к нему. Ел он ровно столько, чтобы не умереть голодной смертью, а читать перестал вовсе; в довершение всего он наотрез отказался принимать травяные настои: они вызывали у него такое отвращение, что однажды он швырнул в лицо Джорджу полную чашку, которую бедный камердинер из самых лучших побуждений поднес было ему. О горьких отварах пришлось забыть, и Том заменил их чаем, куда вместо сливок добавлял полторы ложки рома.
Упрямое нежелание следовать
Как-то раз сэр Эдуард, как обычно предаваясь мрачным мыслям, сидел в своем убежище. Вдруг на дорожке, ведущей к гроту, послышался шорох палой листвы под чьими-то шагами. Он поднял голову и увидел, что к нему приближается незнакомая женщина. Белизна одежд и легкость походки делали ее похожей на видение, внезапно возникшее в темной аллее. Его взгляд с удивлением остановился на незнакомке, осмелившейся потревожить его покой, и он молча ждал, пока она подойдет ближе.
Эта женщина, лет двадцати пяти или, быть может, несколько старше, еще сохранила свою красоту: не лучезарное очарование юности, живое и преходящее, особенно в Англии, но, если можно так выразиться, вторую красоту, отмеченную прелестью осеннего увядания и начинающими округляться формами. Ее голубые глаза художник поместил бы на лик Милосердия; длинные, естественно вьющиеся черные волосы выбивались из-под маленькой шляпки, слишком для них тесной. Черты ее лица дышали спокойствием, а линии его отличались чистотой, свойственной женщинам британского севера. Наконец, ее простой и строгий, но сшитый с отменным вкусом костюм сочетал в себе элементы современной моды с пуританским покроем XVII века.
Она пришла просить помощи и покровительства сэра Эдуарда для одной бедной семьи, в которой накануне, после долгой и изнурительной болезни, умер глава ее, оставив жену и четверых детей в крайней бедности. Владелец дома, где жила несчастная вдова с сиротами, путешествовал по Италии, а управляющий в его отсутствие, оберегая интересы хозяина, потребовал просроченную плату, угрожая в противном случае вышвырнуть их на улицу. Угроза была тем страшнее, что приближались холода, идти было некуда, и обездоленная семья решила прибегнуть к хорошо известному великодушию адмирала, избрав пришедшую своей посредницей.
Она рассказала эту историю так просто и доверительно, манеры ее были столь сдержанны, а голос звучал столь нежно, что у сэра Эдуарда на глаза навернулись слезы. Он сунул руку в карман, вынул полный золота кошелек и, не говоря ни слова, протянул его прелестной посланнице — как Вергилий у Данте, он так долго молчал, что разучился говорить. Молодая женщина, поддавшись первому порыву души и радуясь быстрому успеху своей миссии, схватила руку сэра Эдуарда, поднесла ее к губам и, даже не поблагодарив его, исчезла, спеша принести утешение
Оставшись один, капитан подумал, что ему привиделся волшебный сон. Он огляделся вокруг. Белоснежный призрак растворился в воздухе, и, если бы не рука, еще хранившая тепло ласкового прикосновения незнакомки, и отсутствие кошелька в кармане, он счел бы себя игрушкой воспаленного воображения. В это время по аллее случайно проходил мистер Сандерс, и капитан, против обыкновения, окликнул его. Удивленный до глубины души, Сандерс обернулся; сэр Эдуард жестом подозвал его, во что тот с трудом поверил. С живостью, давно уж исчезнувшей из его голоса, он осведомился, что за особа минуту назад беседовала с ним в парке.
— Это Анна Мария, — ответил управляющий, словно упрекая капитана за то, что ему неведомо имя, известное всей округе.
— Но кто она, эта Анна Мария? — переспросил сэр Эдуард.
— Так ваша милость не знает ее? — удивился достойный Сандерс.
— Да конечно же нет! — в крайнем нетерпении, сулившем перемену к лучшему, воскликнул капитан. — Если я спрашиваю о ней, стало быть, я ее не знаю.
— Кто она, ваша честь? Провидение, сошедшее на землю, ангел-хранитель всех бедных и скорбящих. Ведь и к вашей милости она явилась просить помощи в добром деле; я не ошибся?
— Да, она говорила мне о несчастной семье, которую нужно избавить от нищеты.
— Нет ничего удивительного, ваша честь: Анна Мария постоянно творит добро. В дом богатого она приходит ради дел милосердия, в дом бедняка — для благодеяний.
— И кто же эта женщина?
— Прошу прощения, ваша милость, она еще девица; достойная и добрая девица.
— Не имеет значения, женщина или девушка, я спрашиваю вас, кто она?
— Никто этого точно не знает, ваша честь, хотя догадок строили много. Лет тридцать назад, да, где-то году в тысяча семьсот шестьдесят четвертом или тысяча семьсот шестьдесят шестом, ее родители обосновались в Дербишире. Они прибыли из Франции, куда, как говорили, последовали за Претендентом. Имущество их было конфисковано, и они не могли подъезжать к Лондону ближе чем на шестьдесят миль. Мать носила во чреве дитя, и через четыре месяца после возвращения родилась маленькая Анна Мария. Пятнадцати лет девушка одного за другим потеряла родителей и осталась одна. У нее есть небольшая рента в сорок фунтов стерлингов. Этого слишком мало, чтобы к ней посватался кто-нибудь из нашей знати, и слишком много, чтобы стать женой крестьянина. Может быть, имя, которое она носит, да и полученное воспитание не позволяют ей выйти замуж за неровню. Словом, она осталась в девушках и целиком отдалась делам милосердия и вот уже много лет неуклонно следует по этому пути. Она немного умеет врачевать, поэтому двери немощных бедняков ей всегда открыты и не раз случалось, как говорят, что там, где медицина была бессильна, их исцеляли ее молитвы. Ведь Анну Марию у нас считают святой, ваша честь. Поэтому не удивляйтесь, сэр, что она, в отличие от всех прочих, позволила себе обеспокоить вашу милость. Но у Анны Марии свои привилегии, и одна из них — право входить в любой дом. Никто из слуг не посмел бы ее задержать.
— И правильно поступил бы, — заметил капитан, — она честное и достойное создание. Дайте мне руку, мистер Сандерс, кажется, время ужинать.
Впервые за последний месяц капитан обратил внимание на то, что колокол, собиравший домочадцев к ужину, запаздывает. Хозяин и управляющий возвратились в замок, и сэр Эдуард попросил мистера Сандерса, собиравшегося удалиться к себе, остаться. Вне себя от радости, что капитан вновь испытывает потребность в его обществе, он с удовольствием согласился. Сэр Эдуард, казалось, несколько оживился, расспрашивал о том и о сем и, похоже, жаждал беседы. Сандерс решил воспользоваться случаем и обсудить кое-какие дела, заброшенные из-за болезни капитана; но то ли разговор утомил сэра Эдуарда, то ли сама тема стала ему неинтересна, только он оставлял обращенные к нему слова без ответа, словно они были пустым звуком, и вновь впал в привычное молчание, из которого до конца дня ничто не могло его вывести.