Приключения Кавалера и Клея

Чабон Майкл

Дым манильской сигары очень Джо понравился. Он совсем не по-антарктически отдавал ароматом осени, костра и сырой земли. Внутри Джо таилось что-то такое, что запах горящей манильской сигары словно бы держал на безопасном расстоянии. Он протянул руку к Шэнненхаусу, многозначительно поднимая брови. Тогда Шэнненхаус передал ему манильскую сигару, и Джо попытался сесть, чтобы взять ее в зубы. Тут он понял, что засунут в спальный мешок на полу ангара, а верхняя часть его тела возвышается на груде одеял. Тогда Джо отклонился назад на одном локте и сделал длинную затяжку, глубоко втягивая пахучий черный дым в легкие. Это стало ошибкой. Последовал долгий и мучительный приступ кашля, а боль в голове и груди внезапно напомнила Джо

о мертвых людях и собаках в тоннелях, чьи легкие теперь были полны невесть каких химикатов или микробов. Джо снова лег, лоб его был обильно усеян капельками пота.

— Вот блин, — только и вымолвил он.

— И впрямь, — согласился Шэнненхаус.

— Джонни, тебе нельзя туда спускаться! Обещай, что туда не пойдешь! Они там все…

— Ты мне еще рассказывай.

Рассыпая пепел по одеялам, Джо попытался сесть.

— Ты ведь туда не спускался?

— А разве ты вовремя прочухался, чтобы меня предупредить? — Словно бы в порядке упрека Шэнненхаус отобрал у Джо свою сигару, после чего толкнул его на пол. Затем он помотал головой, словно бы стараясь вытряхнуть застрявшее воспоминание. — Вот черт. Проклятье. — Обычно зудящий, оживленный наставительным пылом, голос пилота теперь был совершенно ковбойским, таким же сухим и ровным, каким Джо представлял себе Тастин, что в штате Калифорния. — Ничего хуже я в жизни своей не видел.

Солидную часть болтовни Шэнненхауса за все эти месяцы составляли байки про всякую жуть, которой он за всю свою жизнь навидался. Там в изобилии имелись люди, сгоравшие заживо, фонтаны артериальной крови из безруких плеч тех несчастных, кому не повезло случайно забрести в вихрь пропеллеров, охотники, почти ополовиненные кровожадными медведями и поутру приволакивающие свои обрубки в лагерь.

— Вот блин, — снова сказал Джо.

Шэнненхаус кивнул.

— Ничего хуже я в жизни своей не видел.

— Джонни, пожалуйста, кончай это повторять.

— Ладно, Джо, извини.

— А сам-то ты где был? Почему ты не…

— Я был здесь. — Ангар, хотя и погребенный в снегу земли Мэри Бэрд подобно всем остальным зданиям станции «Кельвинатор», не был соединен с остальной частью тоннеля — опять же из-за непогоды, что так рано и зловредно наступила в этом году. — Я был на вахте, а сюда пришел просто вот на него посмотреть. — Пилот дернул большим пальцем в сторону дряхлого «кондора». — Не знаю, что там натворил Келли, но связь…

— Мы должны поднять тревогу, мы должны им сказать…

— Я уже пытался ее поднять, — перебил Шэнненхаус. — Рация накрылась. Из нее теперь даже говна не выжмешь.

Тут Джо почувствовал, как паника поднимается в нем совсем как в тот день, когда он со стуком лыж и креплений провалился в сугроб — воздух вышибался из его легких, в рот набивался снег, а холодное лезвие льда кололо, добираясь до самого сердца.

— Рация накрылась? Черт, Джонни, а рация-то почему накрылась? — В охватившей Джо панике мелодраматическое подозрение, достойное одного из сюжетов Сэмми, о том, что Шэнненхаус немецкий шпион и что он всех их убил, заструилось в его сердце. — Что вообще творится?

— Расслабься, Дурень. Смотри в штаны не наложи. — Пилот снова передал Джо манильскую сигару.

— Знаешь, что, Джонни, — как можно спокойнее произнес Джо, выпуская дым, — у меня такое ощущение, что я сейчас в штаны наложу.

— Брось, все те чуваки мертвы, а рация накрылась, но никакой связи тут нет. Одно с другим никак не связано, как и вообще все в этой жизни. Тут не какое-то секретное супероружие фашистов, черт побери. Тут просто злоебучая печь.

— Печь?

— Уэйн нам угарного газу подпустил. — Антарктический Хилтон обогревался бензиновой печью, любовно именуемой Уэйном, поскольку сбоку у нее имелась надпись: СТАЛЕЛИТЕЙНЫЙ ЗАВОД ФТ. УЭЙНА, ИНДИАНА, США. Помешательство на раздаче имен, которое охватило людей вскоре

после того, как они прибыли сюда, в не отмеченную на карте пустоту, быстро охватило все аспекты их жизни. Начали они с раций и гальюна, а затем стали присваивать имена каждому очередному похмелью и порезу на пальце. — Я поднялся на крышу и проверил там вентиляторы. Наглухо забиты снегом. То же самое и в Собачьем городке. Я говорил командиру, что эти вентиляторы дерьмово устроены. А может, и не говорил. Не помню. Но эта мысль совершенно точно приходила мне в голову, когда мы их монтировали.

— Все погибли, — сказал Джо, и это его заявление лишь на самом кончике поблескивало слабым намеком на сомнение и надежду.

Шэнненхаус кивнул.

— Все. Кроме тебя и твоего дружка. Надо полагать, потому что ты лежал в самом дальнем конце тоннеля от двери. А насчет того, что рация накрылась, то кто знает, что тут за херня. Магнитные поля. Солнечные вспышки. Да мало ли что. Думаю, она еще очухается.

— А что за мой дружок?

— Ну, та дворняга. Мозгляк.

— Моллюск?

Шэнненхаус снова кивнул.

— С ним полный порядок. Я его на ночь в кают-компании привязал.

— Что? — Джо начал было подниматься, но Шэнненхаус быстро вмешался и без особых нежностей уложил его назад.

— Лежи, Дурень. Чертову печь я вырубил. Вентиляторы прочистил. Ничего с твоим псом не сделается.

Джо успокоился и лег, а Шэнненхаус снова привалился к стене ангара и стал разглядывать свой самолет. Сигару они то и дело передавали друг другу. Вскоре настало время обсудить шансы на спасение, а также толком все распланировать, пока они еще могли спастись. Продуктов у них было по меньшей мере на два года для двух дюжин здоровых мужчин. Имелась также уйма горючего для генераторов. Кают-компания обеспечивала спальное помещение, очень подходяще избавлявшее их от зрелища замороженных трупов. По сравнению с более ранними героями этого континента, что подыхали от голода и холода в палатках из оленьих шкур, глодали замерзшие куски сырой тюленятины, Джо с Шэнненхаусом пребывали прямо-таки в раю. Даже если ВМФ не сумеет прислать корабль или самолет до весны, у них будет более чем достаточно, чтобы тут перебиться. Но почему-то при одной мысли о том, что смерть уже протянула руку сквозь весь снег и лед в тоннели и уютные помещения, после чего буквально в одночасье порешила всех их товарищей и даже всех псов, кроме одного, их благополучие, несмотря на изобильную провизию и все такое прочее, казалось им далеко не столь гарантированным.

Порой по вечерам, спеша от вышки передатчика или от ангара назад к люку, ведущему в безопасное тепло кают-компании, оба чувствовали некое шевеление по самому краю станции, некое присутствие, нечто, силящееся родиться из ветра, тьмы, нависающих вышек и неровных зубцов льда. Тогда волосы у тебя на загривке вставали дыбом, и ты вопреки собственной воле бежал во весь дух — так, что аж ребра звенели от паники. В такие моменты тебя, точно ребенка, несущегося вверх по подвальной лестнице, переполняла уверенность, что нечто предельно скверное гонится за тобой по пятам. Да, Антарктида была прекрасна — даже Джо, всеми фибрами души ненавидевший ее как символ, воплощение, пустое и бессмысленное сердце своего бессилия на этой войне, познал восторг и великолепие Льда. Но этот самый лед ежесекундно, всякий раз, как ты на него вставал, пытался тебя убить. Здесь ни на секунду нельзя было терять бдительность — и все они с самого начала это знали. Теперь Джо и пилоту казалось, что если только злой умысел этого места, сверкающая рябь пыли, что собиралась во тьме, найдет способ до них добраться, будет уже неважно, насколько тепло их убежище и насколько полны их животы, будет неважно, сколько слоев шерстяных тканей и меховых шкур они на себя навалят. На данный момент выживание казалось вне пределов их досягаемости и словно бы не зависело от запланированных ими мер.