Приключения Кавалера и Клея
Шрифт:
— Если ты спрашиваешь меня, — сказал Бэкон, — можешь ли ты быть моим дружком, то конечно. Мы и тебе какую-нибудь маску подберем.
— Ну спасибо.
— Ну пожалуйста. Знаешь, как мы тебя назовем? Э-э… Пресный. Да. Пресный. Или Постный? А, как тебе?
— Заткнись.
— На самом деле Плесневелый еще больше подходит. — Оказываясь вместе с Сэмми в постели, Бэкон всякий раз вкушал глубоко ностальгический аромат его пениса, заявляя, что тот пахнет в точности как кипа старого брезента в деревянном сарае его дедушки в Манчи, что в штате Индиана. Впрочем, однажды местоположение сарая было указано как Чилликот, что в штате Иллинойс.
— Последний раз предупреждаю… — начал Сэмми, угрожающе склоняя голову набок и вытягивая руки перед собой в лучшей манере опытного каратиста. Ноги его были как пружины.
— Или, учитывая состояние вашего белья, молодой человек, — продолжил Бэкон, поднимая
— Хватит, довольно! — рявкнул Сэмми, бросаясь на кровать. Бэкон прикинулся, что испуганно вопит. Сэмми забрался на актера и прижал его запястья к кровати. Его красное лицо зависло в двадцати дюймах от физиономии Бэкона.
— Все, теперь ты у меня в руках, — сказал Сэмми.
— Помилосердствуй, — взмолился Бэкон. — Ведь я сирота.
— Вот такое у нас в квартале со всякими хитрожопыми сиротами как раз и проделывали.
Сэмми сжал губы и выпустил изо рта тонкую струйку слюны. Струйка пошла вниз с пузырьком на конце, точно пауком на ниточке, пока этот пузырек не завис как раз над лицом Трейси Бэкона. Затем Сэмми ловко втянул всю ниточку назад. Прошли многие годы с тех пор, как он в последний раз пробовал этот фокус, и Сэмми порадовало, что его слюна сохранила свою вязкость, а он сам — четкий над нею контроль.
— Ф-фу, — выдохнул Бэкон, мотая головой из стороны в сторону и напрягаясь под тяжестью ладоней Сэмми у себя на запястьях, когда тот снова подвесил над ним серебристую ниточку. А потом Бэкон вдруг перестал бороться. Он ровным и спокойным взглядом смотрел на Сэмми, но с опасным блеском в глазах; конечно, стоило ему только пожелать, здоровяк легко высвободился бы из слабой хватки своего любовника. Весь вид актера об этом говорил. Он открыл рот. Жемчужинка на конце ниточки слюны по-прежнему над ним болталась. И тут Сэмми отрезал серебристую нить. Минуту спустя они, совершенно голые, уже лежали под четырьмя разостланными друг поверх друга одеялами, забавляясь в той самой манере, которую добрый доктор Фредрик Вертхам в один прекрасный день объявит в своей фатальной книге универсальной для костюмированных героев и их «закадычных дружков». Двое молодых людей заснули в объятиях друг друга, а проснулись под утешно-материнские запахи кипяченого молока и горячей воды.
Несколько фрагментарных отчетов пережили события, произошедшие в «По-то» шестого декабря 1941 года. Запись в дневнике Джеймса Лава за это число характерно скупа. Там отмечается, что в тот день Боб Перина набрал для Принстона целых восемьдесят два ярда, а также приводятся отдельные пункты меню и темы разговора за обедом с печальной аннотацией «в ретросп. трив. обычного». Гости, как всегда, обозначены инициалами: ДП, ДФ, ТБ, СК, РП, ДД, КТ. Запись кончается единственным словом КАТАСТРОФА. Лишь отсутствие всяких записей на следующий день, а также большой объем информации в понедельник, когда в мире происходило столько всего, в том числе запись о визите Лава к его адвокату, выдает еще какие-то намеки на случившееся. Композитор Родди Паркс в своем знаменитом дневнике выдает имя еще одного гостя (Дональда Дэвиса, фотографа и в то время его любовника), а также соглашается с Лавом в том, что главными темами застольной беседы были большая выставка фовистской живописи в галерее Мари Харримен и неожиданная женитьба короля Бельгии. Еще он отмечает, что с вареными устрицами вышел откровенный провал, а также, как Дональд ранее в тот день отметил, что экономку, которую Паркс называет Рут Эпплинг, похоже, что-то такое тревожило. Его оценка скандала столь же скупа, что и у Лава: «Была вызвана полиция».
Проверка доклада, написанного шерифом Монмутского округа, приводит имя последнего гостя в тот уикенд, мистера Квентина Тауля, а также дает более подробный отчет о событиях того вечера, включая определенную догадку о природе импульса, который в конечном итоге отправил Рут к телефону. «Мисс Эблинг, — гласит доклад, — была рассержена [sic!] недавним заключением в тюрьму ее брата Карла и случайно наткнулась в одной из спален на комикс того сорта, какой она считала ответственным за многие из умственных проблем ее брата. Тогда, узнав в одном из подозреваемых автора упомянутого комикса, мисс Эблинг обрела намерение известить власти об активности, имеющей место в доме».
Интересно отметить, что несмотря на ударение, сделанное той ночью и в процессе проведения по большей части законных процедур на роли комикса в инициировании акта возмездия со стороны Рут Эблинг, единственным гостем «По-то» в тот вечер, официальной записи о чьем аресте не существует, является автор упомянутой книжки.
Сэмми впервые в жизни напился за обедом. Опьянение наползало на него так медленно, что поначалу он ошибочно
— Так когда вы отбываете?
— Завтра, — ответил Бэкон. — А прибываем в среду. У меня уже назначено выступление. Кто-то из «Репаблик» должен подсесть на поезд в Солт-Лейк-Сити с моим костюмом, так что в Лос-Анджелесе на платформу сойдет уже Эскапист.
Дальше последовало весьма продолжительное поддразнивание Трейси Бэкона на предмет обтягивающих брюк, к всеобщей забаве перешедшее к вопросу о гульфике на панталонах. Лав выразил удовлетворение тем, что Бэкон продолжит исполнять роль Эскаписта на радио, пусть даже трансляция будет теперь вестись из Лос-Анджелеса. Сэмми утонул еще глубже в своих грезах, порядком заправленных славным бургундским. И вдруг за спиной у него стало что-то такое завариваться, послышался шепоток, затем приглушенный крик.
— А разве они тебя на своей мультяшной фабрике пропустят?
— Что это? — Сэмми выпрямился на стуле. — Мистер Лав, мне кажется, вас кто-то зовет. Я слышу, как кто-то произносит ваше…
— Мне искренне жаль, что приходится это делать, мистер Лав, — вдруг произнес ровный и четкий голос у Сэмми за спиной. — Но я боюсь, что вы вместе с вашими подружками находитесь под арестом.
За этим объявлением последовали краткие беспорядки. Помещение заполнилось поразительным разнообразием помощников шерифа, полисменов из Эшбери-Парка, государственных автоинспекторов, газетных репортеров. Там даже появилась пара агентов Федерального бюро расследований из Филадельфии, находившихся в очередном отпуске, выпивавших в «Варежке», придорожной закусочной в Си-Брайте, облюбованной представителями органов охраны правопорядка на побережье Нью-Джерси, и прослышавших о том, что полиция собирается разгромить гнездышко гомосексуалистов в пляжном особняке одного из богатейших людей Америки. Увидев, какими крупными и крепко сложенными кажутся некоторые педерасты, сотрудники компетентных органов испытали момент колебания, благодаря которому Квентину Таулю удалось ускользнуть. Позднее его поймали на окружной дороге. Однако лишь двое здоровяков оказали какое-то сопротивление. На Джона Пая уже наезжали дважды, и ему это надоело. Зная, что в конечном итоге это ему зачтется, мистер Пай все же не сдержался и, прежде чем смог опомниться, уже расквасил нос одному помощнику шерифа и расколотил бутылку «Монтраше» о голову другого. Он также разбил камеру репортера, работавшего на Хирста, за что все его друзья были впоследствии очень ему благодарны. Лав, в частности, этой услуги никогда не забыл, и после гибели Пая в Северной Африке, куда он отправился водить санитарную машину, ибо в армию гомосексуалистов не брали, позаботился о том, чтобы мать и сестра Пая получили достаточное обеспечение. Что же до Трейси Бэкона, то он ни секунды не раздумывал, драться ему с полицией или нет. Не раскрывая слишком уж полно подлинную историю Бэкона, которую он так усиленно старался скрыть и переиначить, можно сказать, что на заметку к полиции Трейси попал уже в возрасте девяти лет, а защищать себя кулаками научился гораздо раньше. Бэкон метнулся прямиком в корчащийся клубок дубинок, широкополых шляп, сжавшихся от страха мужчин и от души принялся махать кулаками. На его усмирение потребовалось четверо крепких полицейских, которые весьма грубо справились со своей задачей.
Пока Сэмми, слишком пьяный и ошалелый, чтобы двигаться, беспомощно наблюдал за тем, как его любовник тонет в море желто-коричневых рубашек, он вдруг неожиданно для себя тоже ввязался в яростную борьбу Кто-то ухватил его за ноги и упорно не отпускал, как Сэмми ни лягался и ни отпихивался. В конце концов нападавший все же взял верх и полностью утянул Сэмми под стол.
— Идиот! — рявкнул Дэйв Феллоуз. Один его глаз почти закрылся, а нос вовсю кровоточил от пинков Сэмми. — Садись.