Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)
Шрифт:
С плеч ее свисала темно-красная мантия, полы которой были небрежно переброшены через сгиб руки, которой она прижимала к себе какой-то сверток.
Внезапно Саломея наклонилась и свободной рукой схватила сестру за грязные и растрепанные волосы, запрокинув девушке голову и глядя ей прямо в глаза. Тарамис, не дрогнув, встретила яростный взгляд сестры.
– Что-то сегодня ты не спешишь проливать слезы, дорогая сестричка, – пробормотала ведьма.
– Ты больше не заставишь меня плакать, – ответила Тарамис. – Слишком часто ты наслаждалась спектаклем, когда королева Хаурана на коленях молила тебя о снисхождении. Я знаю, ты пощадила меня только для того, чтобы подвергнуть мучениям; вот почему
– Ты льстишь себе, моя дражайшая сестричка, – промурлыкала Саломея. – До сих пор я причиняла страдания лишь твоему прекрасному телу, сломав твою гордость. Но ты забываешь о том, что, в отличие от меня, к тебе вполне применимы и нравственные пытки. Я подметила это, когда услаждала твой слух описанием тех комедий, что я разыграла с непосредственным участием кое-кого из твоих глупых подданных. Но сейчас у меня есть и вещественные доказательства. Известно ли тебе, что Краллид, твой верный советник, втайне вернулся сюда из Турана, но был схвачен?
Тарамис побледнела.
– Что… что ты с ним сделала?
Вместо ответа Саломея вытащила из-под накидки таинственный сверток. Развернув шелковую ткань, в которую он был закутан, она продемонстрировала его сестре. Это оказалась голова молодого человека, черты лица которого были искажены страданием, словно смерть пришла к нему в момент невыносимой боли.
Тарамис вскрикнула так, как будто в сердце ей всадили острый нож.
– О Иштар! Краллид!
– Да! Он намеревался подбить народ восстать против меня, бедный дурачок. Он рассказывал людям, что Конан говорил правду, когда сказал, что я – не Тарамис. Но как прикажешь бунтовать против Сокола шемитов? И с чем – с палками и камнями? Ба! Собаки сейчас пожирают его обезглавленное тело на рыночной площади, а останки бросят в сточную канаву, где они и сгниют. Как, сестра? – Саломея выдержала паузу, с улыбкой глядя на свою жертву. – У тебя, оказывается, еще остались слезы? Хорошо! Душевную пытку я приберегла напоследок. Ты увидишь еще много подобных зрелищ, таких, как вот это!
Стоя в круге света факела с отрубленной головой в руке, она выглядела как существо, которое не могла породить на свет земная женщина, несмотря на свою страшную красоту. Тарамис не поднимала голову. Она лежала ничком на грязном полу, ее стройное тело сотрясали судорожные рыдания, и она колотила кулачками по каменным плитам. Саломея, виляя бедрами, пошла к двери, позвякивая ножными браслетами на каждом шагу, и ее серьги подмигивали ей в свете факела.
Еще через несколько мгновений она вышла из двери, притаившейся под мрачными арочными сводами, и оказалась во дворе, который, в свою очередь, выводил в извилистую боковую аллею. Стоящий там мужчина повернулся к ней – хмурый гигант-шемит с широченными, как у буйвола, плечами и длинной черной бородой, прикрывавшей его могучую, затянутую в посеребренную кольчугу грудь.
– Она заплакала? – Его гулкий бас походил на рев буйвола, такой же глубокий, низкий и яростный. Он был командиром наемников, одним из немногих приближенных Констанция, которому была известна тайна королевы Хаурана.
– Да, Кумбанигаш. Ее душевные пытки только начинаются. А когда сознание ее притупится после постоянных истязаний, я отыщу у нее новые болевые точки. Эй, ты, собака! – Дрожащая и пресмыкающаяся фигура в лохмотьях, с колтуном в спутанных волосах, приблизилась к ней. Это был один из тех бродяг, что спят в переулках и открытых дворах. Теперь в Хауране появилось много нищих.
Генерал повиновался, и лохматая голова понурилась, когда бродяга отвернулся и, прихрамывая, поспешил прочь.
– К чему продолжать этот фарс и дальше? – громыхнул Кумбанигаш. – Ты так прочно утвердилась на троне, что никакая сила не сможет сместить тебя оттуда. Ну и что, если хауранские глупцы узнают правду? Они ничего не смогут сделать. Яви им свое истинное лицо! Покажи их обожаемую бывшую королеву – и отруби ей голову на дворцовой площади!
– Еще рано, мой славный Кумбанигаш…
Арочная дверь захлопнулась, отрезая злобное шипение Саломеи и громовые раскаты голоса Кумбанигаша. Немой бродяга скорчился во дворе, и некому было видеть, что руки, державшие отрубленную голову, дрожали – бронзовые от загара, мускулистые руки, странным образом контрастирующие с согбенным телом и лохмотьями, в которые оно было облачено.
– Я знал, знал! – воскликнул он яростным и сильным, хотя и едва слышным шепотом. – Она жива! О Краллид, твоя жертва была не напрасной! Они заперли ее в подземной темнице! Молю тебя, Иштар, если ты любишь настоящих мужчин, помоги мне сейчас!
4. Волки пустыни
Ольгерд Владислав наполнил изукрашенный драгоценными камнями кубок кроваво-красным вином из золотого кувшина и толкнул его по столу к Конану Киммерийцу.
Одеяние Ольгерда удовлетворило бы тщеславие любого гетмана Запорожки. Отвороты его халата из белого атласа были расшиты жемчугом. Талию его перехватывал бахариотский пояс, а полы были откинуты, выставляя напоказ широкие атласные шаровары, заправленные в короткие сапожки мягкой зеленой кожи, простроченные золотой нитью. На голове у него красовался зеленый шелковый тюрбан, накрученный на остроконечный шлем с золотой чеканкой. Ольгерд был вооружен лишь широким кривым черкесским кинжалом в ножнах с накладками из слоновой кости, висящим по казацкой моде высоко на левом боку. Откинувшись на позолоченную спинку стула, по углам которого раскинули крылья деревянные орлы, Ольгерд с удовлетворенным вздохом вытянул перед собой ноги и шумно отпил большой глоток игристого вина.
Напротив сидел киммериец с прямо подстриженными черными волосами, бронзовым от загара, испещренным шрамами лицом и жгучими синими глазами, весь облик которого представлял собой разительный контраст этой вызывающей роскоши. Он предпочел черную вороненую кольчугу, и единственным ярким пятном его наряда была массивная золотая пряжка широкого ремня, с которого свисал меч в потертых кожаных ножнах.
В шелковом шатре они сидели одни. Стены были увешаны шитыми золотом гобеленами, землю устилали богатые ковры и бархатные подушечки, награбленные в караванах. Снаружи доносился неумолчный и негромкий гул, который неизменно сопровождает большие скопления людей, в лагере или другом месте. Случайный порыв ветра пустыни то и дело с сухим шуршанием перебирал пальмовые листья.
– Сегодня в тени, завтра на солнце, – промолвил Ольгерд, распуская алый кушак, и вновь потянулся к кувшину с вином. – Такова жизнь. Когда-то я был гетманом на Запорожке; сегодня я – вор пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте у стен Хаурана. А сейчас ты лейтенант самого могущественного налетчика между Тураном и западными равнинами. Ты должен быть мне благодарен!
– За то, что ты понял, что я могу оказаться тебе полезным? – Конан рассмеялся и поднял кувшин. – Когда ты позволяешь человеку возвыситься, можно быть уверенным, что от этого в первую очередь выиграешь именно ты. Все, что у меня есть сейчас, я заслужил собственным потом и кровью.