Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2
Шрифт:
— Можете подняться, ваша милость, — насмешливо сказал крестьянин офицеру, у которого проворно отобрал оружие.
Офицер встал на ноги, оторопелый и с намятыми боками.
— Негодяй, — пробормотал он, — и еще смеется надо мною!
— Не гневайтесь на меня, — возразил тот, посмеиваясь, — ведь мы французские крестьяне, идиоты, от нас не добьешься толкового слова.
— Смейтесь, теперь сила на вашей стороне, но мы не одни, за нами идет сильный отряд, посмотрим, кто посмеется последний.
— Мы, разумеется.
— Вас всех расстреляют за сношения с неприятелем. Война между цивилизованными нациями имеет свои
— Что же делали вы, господа пруссаки, после Йены, когда призывали к оружию весь народ поголовно, мужчин и женщин, стариков и детей? Вы защищали отечество и были правы, мы сражались с вами, не называя негодяями, преступниками или злодеями, так как в защиту родного края дозволено все, теперь вы вторгаетесь к нам, мужиков наших честите разбойниками, вините их в сношениях с неприятелем, потому что, разоренные вами, они пытаются отомстить за бедствия, которые вы навлекли на них, и расстреливаете без суда вольных стрелков под предлогом, что они не входят в состав регулярного войска и не имеют права сражаться в защиту отечества; это мне нравится!
— Но кто же вы? — вскричал офицер с изумлением. — Одежда на вас крестьянская, а говорите вы, как военный и человек хорошего общества.
— Кто я? — переспросил с иронией мнимый крестьянин. — Я офицер, спасшийся от катастрофы в Седане, предводитель вольных стрелков.
— Вольных стрелков! — вскричал офицер в ужасе. — О, тогда я погиб!
— Быть может, — насмешливо ответил Мишель, — я не знаю еще; но бросим это, и ступайте за мною.
— Во имя человеколюбия!
— Человеколюбия? А вам оно разве известно, когда вы расстреливаете стариков и женщин наказываете публично? Идите.
Во время этого разговора уланы были обезоружены и отведены в лес, так точно, как и лошади их; дорога осталась свободна, и на ней никакого следа происшедшей борьбы.
Офицер последовал за Мишелем, который сдал его на руки своим волонтерам с предписанием караулить во все глаза, потом прибавил еще несколько слов шепотом и вернулся на дорогу, где Оборотень, другой крестьянин, ожидал его, стоя возле тележки и куря трубку.
— Что нового? — спросил он.
— Немного, командир, однако мне послышалось что-то странное, и я послал Тома разведчиком; мы скоро узнаем, в чем дело.
— Очень хорошо. Что нам теперь-то, оставаться здесь или продолжать идти вперед?
— Я думаю, мы хорошо сделаем, если выждем, пока вернется Том, да и то надо принять в соображение, что трудно бы найти место благоприятнее этого поворота для нашего замысла.
— Справедливо, подождем; кстати, Тому незачем лезть опять в тележку, уже стемнело.
— Тем более что он не боится напасть на человека и в случае нужды может быть очень полезен.
Становилось все темнее.
В ста или ста пятидесяти шагах позади смутно виднелись во мраке темные силуэты трех-четырех вольных стрелков, которые время от времени перебегали дорогу и, казалось, спешили кончить какую-то работу; но на таком расстоянии нельзя было рассмотреть, около чего они суетятся.
Прошло минут двадцать, и ничего не появлялось. Мишель не тревожился нисколько; один из его вольных стрелков, посланный на рекогносцировку, доложил ему часа в три, что транспорт не выйдет из города, где его собирали, прежде пяти часов вечера.
Это замедление происходило
В силу этого Мишель отменил свои первые распоряжения и составил новый план атаки.
Было семь часов вечера, месяц выплывал из-за небосклона и рассеял немного мглу, когда Оборотень почувствовал, что подкравшийся к нему Том трется об его ноги, тихо и отрывисто подавая голос. Хозяин, по-видимому, отлично понял, что хочет выразить собака.
— Транспорт приближается, — сказал контрабандист, — подвигайтесь понемногу вперед, пока я в свою очередь сделаю разведку.
— Идите, — ответил Мишель и, ударив лошадь кнутом, крикнул: — Ну, Кокот!
Тележка медленно покатилась по дороге.
Оборотень уже исчез.
Отсутствие его длилось недолго, не более четверти часа.
Мишель вздрогнул, когда контрабандист вдруг точно из земли вырос возле него: такими неслышными шагами он вернулся.
— Ну что? — спросил Мишель.
— Все идет хорошо, — ответил Оборотень, весело потирая руки, — транспорт в двух километрах по меньшей мере. У нас довольно времени потолковать.
— Как они идут?
— В наилучшем порядке. Отряд из пятидесяти улан идет в ста шагах впереди, потом следует одна рота пехоты, а за нею два орудия и длинная вереница фургонов, окруженных солдатами, направо и налево тянутся по две цепи фланкеров для разведки дороги и осмотра кустов, первая цепь состоит из пеших солдат и поддерживается второю цепью, состоящею из конных. Поняли, командир? Просто весело познакомиться с такими осторожными молодцами и доказать им, что они олухи.
— Не отвергаю этого, — с усмешкой возразил Мишель, — и радуюсь, что настоял на ста шагах в глубь чащи.
— Правда, ближе было бы ошибкой; но и то сказать, они вовсе не опасаются.
— Вы совершенно уверены, что они не открыли ничего?
— Ничего ровно, иначе уже запели бы пули; ничего они не открыли ни направо, ни налево, ни впереди в особенности. Они полагаются на десять человек разведчиков, обезвреженных нами.
— Что до них, то нам беспокоиться нечего более.
— Вы не отменили решение, чтоб дело было сделано на повороте дороги?
— Нет, только надо изловчиться попасть туда всего за минуту до артиллерии.
— Хорошо, командир, предоставьте мне править тележкой, я вам ручаюсь за успех.
Мишель передал ему кнут, потом приподнял смоленый холст и тихо шепнул одно слово:
— Внимание!
Вскоре раздался громкий лошадиный топот о крепкую замерзшую землю. Холод был резкий, морозило. Эскадрон улан появился на повороте дороги, он ехал в отличном порядке.
Мишель и Оборотень шли рядом, не торопясь и куря усиленно. Том следовал за ними по пятам.