Приключения Никтошки (сборник)
Шрифт:
– Ну… тогда на уколы перейдем.
– На уколы? – ужаснулся Вруша.
– Да ты не пугайся! Многие коротышки боятся уколов, но если к ним привыкнуть – ничего страшного в этом нет.
– Не хочу никаких уколов, – прошептал Вруша, побледнев.
«Надо бы ему имя сменить, – подумал Знайка, глядя на несчастного близнеца. – Только вот на что?»
– Я брата твоего научу тебе уколы ставить. Это только поначалу больно, а потом привыкаешь – даже чувствовать не будешь. Раз – и укололся, словно комарик укусил.
– Комарик?…
– Вот что, –
– Как это? – рассмеялся Вруша. Ему вдруг стало очень весело, и он даже снова порозовел. – Быть такого не может, чтоб я не врал – или я не Вруша!
– С этого дня ты не Вруша. Ты… Матрос.
– Кто?
– Тебя теперь зовут Матрос. Понял?
– Пп… понял. Только почему Матрос?
– Как почему? Иди – полюбуйся на себя в зеркало!
Вруша подошел к зеркалу, висевшему в прихожей. И правда, он был похож на матроса. Брюки-клёш, тельняшка, бескозырка на голове, а на руке наколка – якорь и круглая надпись вокруг: «Муууууууууу».
– И брата твоего придется переименовать. Это всё потому ты врал, что тебя Врушей звали. Конечно! Брат – Правдюша, он говорит всегда правду, что же тебе остается? Ведь вы и так близнецы, нельзя же вам еще и называться одинаково! А раз ты назывался наоборот, то и делал, как назывался. Он всегда правду – ты всегда ложь. Теперь ты будешь Матрос.
– А брат как же? Так и останется Правдюшей?
– Нет. Брата тоже переименуем. Нечего ему тебя своей правдой смущать.
– Как же его назвать? – спросил Таблеткин.
– Назовем его Пионер.
– А что это такое – Пионер?
– Пионер? Да вот, читал я как-то в одной книжке, что есть такая страна, где живут пионеры. Кто они такие – я не совсем понял, в книжке об этом не говорилось. Там было только написано, что все они хорошие и всегда поступают хорошо. Ведь твой брат хорошо поступает?
– Ну еще бы. Лучше некуда. Это я все время вру, он-то всегда одну правду режет – всем пример!
– Ну вот и хорошо. Пусть твой брат вместо Правдюши будет Пионером.
– Матрос и Пионер, – сказал доктор. – А неплохо звучит!
– Да, неплохо, – согласился музыкант Рояль, разучивавший в это время на флейте какой-то марш. – Матрос и Пионер, Матрос и Пионер, Пионер и Матрос. Даже немного музыкально.
– И что же… я теперь и без таблеток врать никогда не буду?
– Конечно! Посуди сам: другие коротышки, кого не зовут Вруша – разве врут?
– Кажется, нет.
– Ну вот видишь! Разве Матрос может все время врать?
– Ну… иногда каждый из нас может слегка приврать, – заметил доктор Таблеткин.
– Это понятно! Иногда, как наш бывший Вруша выражается, закинуть вралинку – каждый может. Но с тех пор, как он стал Матросом, а его брат – Пионером, постоянная потребность к вранью у него исчезла. Ведь правда, Матрос?
– Что??
При слове «правда» бывший Вруша так и подскочил на стуле. В голове его всегда рождался целый рой вралинок,
– Скажи нам по-честному. Тебе врать хочется?
– По-честному? – удивился новоявленный Матрос.
– Ну конечно, по-честному. Теперь-то ты не обязан врать, потому что тебя уже так не зовут.
Вруша-Матрос немного подумал.
– А знаете что? Не хочется. По-честному!
Знайкин метод подействовал. Это было просто чудо какое-то! Вруша перестал врать. Правдюша, правда, слегка поупрямился, прежде чем согласился переименоваться в Пионера. Но когда доктор Таблеткин обвинил его в наплевательском отношении к брату, застыдился и перечить не стал. И с тех пор Вруша больше не врал. И вралинок не подпускал.
Брат его, став Пионером, тоже изменился.
– А что, очень даже неплохо быть Пионером, – повторял он. – Очень неплохо.
Отпала надобность говорить всегда «одну только правду и ничего, кроме правды», и временами бывший Правдюша даже что-нибудь присочинял. От перемены имени у него развилось чувство юмора, и он стал над всеми подшучивать и прикалываться. Только коротышкам трудно было произносить это длинное слово Пионер, и они вскоре стали звать Правдюшу просто Пионом.
Глава двадцать девятая
Д'OМА
Но всё это случилось только следующей весной, а теперь на дворе стоял сентябрь. Правда, после нескольких дней проливного дождя и ледянющего ветра, от которых многие малыши чуть не схватили воспаление легких, снова вернулось бабье лето. Скоро температура у Никтошки спала, но Таблеткин пока не разрешал ему выходить на улицу. По правде сказать, Никтошка и сам не хотел. Ему было хорошо дома. С ужасом вспоминал Никтошка, как брел целыми неделями в одиночестве по полям и лесам, как мок от дождя и дрожал от ветра, как чуть не утонул в ледяной реке. Так хорошо было дома, и не верилось, что он решится когда-нибудь снова выйти на улицу, а уж тем более пойти за город, в лес.
Едва доктор разрешил читать, Никтошка прямо-таки набросился на книги. Как же он по ним изголодался! В небольшой комнате светло и уютно. На полу бегония – ее давно не подрезали, и один вылезший выше всех лист закрыл пол-окна. Но в комнате все равно светло. Светло и тихо. Стукают маятником часы. Окна закрыты, со двора слабо доносятся крики коротышек и удары мяча. Никтошка нежится в мягкой постели и глотает книги – одну за другой. Сказки, рассказы, приключения и снова сказки. Шофер Торопыга принес и положил ему под кровать две большие стопки. Когда устает читать – рассматривает картинки. Еще давно, до Знайки даже, в Цветограде установили закон: книгу разрешается печатать только в том случае, если хотя бы через каждые пять страниц в ней встречается большая картинка. А когда глаза начинали болеть и слезиться, Никтошка выползал из-под одеяла и подходил к окну. Опершись локтями о подоконник, он стоял в своей желтой пижаме в коричневый горошек и смотрел на улицу.