Приключения Никтошки (сборник)

Герзон Лёня

Герадокл многозначительно поднял палец вверх, и коротышки невольно посмотрели на небо. В его высокой синеве клубились редкие облака, напоминавшие куриные перья.

– А может, в этом смысл жизни свиней? Перестаньте делать из свиньи мясо, и вы отнимете у нее смысл жизни!

Рыболов Мормышкин, который все-таки не ушел на речку, подошел к стоящему у края сцены поросенку. Поросенок что-то ел из своего корыта, и видно было, что еда ему очень нравится. Выражение морды у него было довольное, и он даже тихонько похрюкивал. Маленький поросенок для коротышки –

как для нас бегемот. Мормышкин доходил ему примерно до середины брюха. Сошедший с трибуны Герадокл передал микрофон рыболову.

– Что, брат, скажешь? – почесал тот поросенка за ухом. – Лучше прожить веселую, интересную жизнь, как у тебя, и потом стать бифштексом, или вообще не родиться?

Поросенку понравилось, что его чешут – он благодарно захрюкал. Казалось, он даже улыбается.

– Он вполне доволен жизнью! – констатировал Мормышкин. – Думаю, животное даже не понимает, чего эти вегетарианцы от него хотят!

Все-таки Барвинка овладела собой и взяла микрофон. Солнце уже почти зашло за край дома, и только небольшой его кусочек освещал сцену сзади. Если бы лучи не слепили митингующих, они бы увидели, как плохо теперь выглядит предводитель вегетарианства. От длительного недосыпания у нее были огромные синяки под глазами, а от голода Барвинка едва держалась на ногах. Волосы у нее были всклокочены.

– Я согласна, – сказала Барвинка. Язык у нее заплетался. – Предложение Рояля чересчур… отказавшись от молочных продуктов… яиц, шерсти… мы сделаем существование животных… существование невозможным. Может… может, животные и не рабы вовсе. Конечно, мы забираем у них яйца и прочее… но взамен мы кормим, поим, пасем… защищаем… любим… гладим… обогреваем…

– Чего это с ней? – спросил у Авоськина Небоськин.

– Не поймешь, чего говорит, – ответил Авоськин. – Какую-то чепуху.

– Но всё же, – встрепенулась Барвинка. – Но всё же, всё же! Зачем же их убивать? Ведь можно найти компромисс!

– Ну какой, какой тут может быть компромисс? – крикнул кто-то из мясоедов. – Хватит уже компромиссничать! Ужинать пора!

Но Барвинка не обратила на это внимания.

– Давайте продолжать яйца, – сказала она. – Есть яйца, пить молоко, носить мех. Но откажемся только от мяса! И тогда животные не будут страдать и будет всем хорошо! Вы здесь так цинично высказывались по поводу геройской смерти, но посмотрите на этого бедного поросенка и на этих несчастных цыплят! Разве вам их не жалко???

Наступил вечер. Солнце, которое во время открытия митинга светило в глаза ораторам, теперь слепило слушателей, а ораторов освещало со спины, и они казались какими-то странными силуэтами. Всю принесенную с собой еду и вегетарианцы, и мясоеды давно уже съели. Сидеть было не на чем, у всех болели ноги. Многие ныли и хотели расходиться, но активисты обеих сторон уговаривали их остаться.

– Нельзя же вот так просто взять – и сдаться в последний момент! – говорили и те, и другие. – Митинг практически окончен. Сейчас Таблеткин произнесет заключительную речь.

Доктор Таблеткин

действительно снова вышел на сцену и взял микрофон. Его слегка пошатывало. Белый халат врача был так забрызган кетчупом, словно он только что вышел из операционной, где вырезал какому-нибудь несчастному коротышке аппендицит или грыжу.

– Гм… гм… – начал Таблеткин. – Мы выслушали мнение каждой из сторон. Больше, к сожалению, мы не можем дать никому высказаться. Да. Потому что скоро стемнеет, и пора будет ложиться спать. А мы еще не ужинали. Теперь нужно решить, что нам делать. Гм… во-первых, по-моему, всем ясно, что отказываться от яиц, молока и… – доктор сделал неопределенный жест рукой, – в данный момент невозможно. Может быть, в далеком будущем, но не сейчас. Надеюсь, со мной все согласны?

– Согласны! – прохрипели уставшие мясоеды.

– Ладно уж, согласны! – донеслось от вегетарианцев.

– Тогда нам остается решить только один вопрос. Что нам делать? Оставить всё как есть и спокойно продолжать есть мясо? Или все-таки ограничить нашу диету и употреблять меньше мясных блюд?

Хоть митингующие уже порядком устали, все-таки на площади снова поднялся шум.

– Ну, снова-здорово! – послышалось от вегетарианцев. – Оставить всё как есть! Для чего, спрашивается, было всё это затевать?

– Для того, чтобы вы убедились, какой вы бред придумали! – отвечали им мясоеды. – Чтобы вы наконец вылечились от мясобоязни, которой вас две недели назад заразила сумасшедшая Барвинка, и стали нормальными коротышками!

– Граждане! – сказал доктор Таблеткин. – Попрошу не ругаться! Время позднее, и все мы хотим разойтись по домам.

– Умный какой! – крикнул кто-то. – Он – по домам, а несчастных цыплят – в духовку!

Но Таблеткин пропустил это мимо ушей и сказал:

– Предлагаю голосовать! Кто за то, чтобы оставить всё как есть, прошу поднять руки!

В рядах мясоедов поднялся лес рук.

– А как мы их считать будем? – спросил Шмунька.

– Не надо пока считать! – ответил доктор. – Пока сравним приблизительно. Если увидим, что одних намного больше, чем других, то и считать не надо. Кто за то, чтобы от мяса отказаться?

Лес мясоедских рук с шелестом опустился, и похожий лес поднялся над вегетарианцами.

– Ничего не понимаю, – пробормотал доктор Таблеткин. – Слушай, Знайка… демократический способ что-то не работает. Получилось примерно пятьдесят на пятьдесят. Как же нам к компромиссу-то прийти? Что же делать?

Тут только коротышки заметили, что Знайки на митинге не было. А он сидел за сценой в машине с тонированными стеклами и внимательно следил за происходящим.

– Кажется, пришло нам время сказать решающее слово, – обернулся Знайка к Напильнику, тоже сидевшему в машине на соседнем сидении. – Подержи-ка, – попросил он, передавая слесарю свой стакан с кофе. – Устал? – спросил Знайка изнемогшего Таблеткина, принимая у него микрофон.

– Нет слов, – ответил доктор. – Пойду, накапаю себе капель тридцать валерьянки.