Приключения очаровательного негодяя. Альмен и стрекозы

Сутер Мартин

На ковре перед стеллажом лежали стопкой несколько книг. Альмен снял их с полки еще ночью, чтобы освободить место для стеклянной вазочки. Мокрое черное полотенце он собственноручно бросил в полупустое ведро для мусора, вынул мусорный мешок, завязал его и выставил у двери для Карлоса, который должен был потом выбросить мешок в контейнер.

И вот она стояла теперь, его вазочка со стрекозой, в утреннем свете, отфильтрованном туманом, еще более таинственная, чем в витрине своего законного хозяина.

Вполне соразмерная плата за любовь, полагал Альмен.

Он

сел к роялю, сунул в рот пустой сигаретный мундштук и немного побренчал, сыграв кое-что из своего песенного репертуара. Солнечный луч прорвался сквозь покров тумана, нашел путь через кроны деревьев и на короткий момент заставил светиться в стеклянной библиотеке тонкий столбик пыли.

Альмен был доволен собой и миром.

2

На всех столах после десятичасовых посетителей стояли таблички «зарезервировано». Это делалось для того, чтобы приохотить к немногим предназначенным для них столикам немногочисленную местную клиентуру.

Альмен уютно сидел за своим вторым кофе и невнимательно читал развернутую в деревянном держателе газету. Обсуждение премьеры Мадам Баттерфляй вылилось в сплошной гимн. Только теперь до него дошло, как мало он вынес из этого спектакля.

Боковым зрением он заметил, что вошел новый посетитель и направился тремя столами дальше к пожилому господину, который там, как обычно, держал занятыми четыре стула для своей компании.

Альмен поднял взгляд от газеты, чтобы понаблюдать за этой сценой. Новый посетитель был повернут к нему массивной спиной и стоял как вкопанный перед старым постоянным клиентом. Тот начал с недовольной миной освобождать от своих вещей один стул. Джанфранко был занят у кофейной машины, иначе поспешил бы на помощь.

Теперь мужчина повернулся и сел, широко расставив ноги.

То был Дериг!

Альмен снова почувствовал стеснение в груди, связанное с внезапным воспоминанием о вытесненной неприятности. Он испуганно кивнул Деригу, но тот не среагировал. Просто сидел в своем слишком тесном застегнутом пальто и неотрывно смотрел на Альмена. Как живое платежное требование.

Альмен снова обратился к газете, но чувствовал неотвратимый взгляд своего кредитора. Он видел, как Джанфранко подошел к столу и после короткого — вполголоса — обмена словами снова удалился, принялся готовить кофе «лавацца» и вскоре вернулся с чашкой.

Дериг не реагировал, не притрагивался к чашке, просто смотрел.

Альмен слегка приподнял газету и подсматривал через ее край. Неприятность продолжала сидеть. А вместе с ней продолжалось и стеснение в груди.

Двенадцать тысяч четыреста пятьдесят пять франков. Столько он отдавал когда-то за одну ночь в сьюте отеля, за билет на самолет, за приглашение кого-либо в приличный ресторан. А теперь эта сумма вызывала у него стеснение в груди и сердцебиение; вспотели руки.

Крайний срок среда. Какой сегодня день? Понедельник?

Теперь за столом происходило движение. Там стоял Джанфранко, принимая деньги. Удалился. Презрительно.

Дериг

встал и покинул кафе. Альмен смотрел ему вслед через окно.

Дериг как будто почувствовал его взгляд, резко остановился и повернул голову.

Альмен не успел отвести глаза, и их взгляды встретились.

3

Обеденный стол на шесть мест, стесненный черным лаковым буфетом в стиле ар-деко, занимал большую часть столовой-гостиной. Во второй половине располагалась группа сидений, состоящая из дивана и двух кресел (еще два кресла хранились в помещении прачечной), сосредоточенных вокруг клубного столика, все это тоже ар-деко, которое раньше было одним из коллекционных пристрастий Альмена.

Когда он вошел в комнату, в ней опять пахло любимой едой Карлоса. Это у Карлоса был такой способ показать, что ему нужны деньги на хозяйство.

Когда еда была поставлена на стол, Альмену стало ясно и то, как безотлагательно напоминание. На обед не было ни котлет из мясного фарша, ни салата из агуакате. Только бобы и омлет — меню бедноты в Гватемале.

Он съел это без комментариев. Карлос тоже не позволил себе ни одного замечания. Но то, как он сервировал обед — с лучшей посудой и приборами на крахмальной камчатной скатерти, — выглядело достаточно красноречиво.

Во время сиесты Альмен не находил сна. Он уставился в потолок и пытался отогнать образ Дерига, этот сжатый заряд агрессивности. Альмену было ясно, что кредитора ничем не успокоить. Кроме как деньгами. Но те немногие деньги, какими он еще располагал, были ему нужны для маскировки его безденежной ситуации — пускать пыль в глаза. Он никак не мог себе позволить расплачиваться ими по долгам.

За четверть часа до того, как он обычно просыпался в свою сиесту, Альмен встал, пошел в библиотеку и сел к роялю, который новым стоил восемьдесят тысяч франков.

Для начала он взял несколько своих неряшливых аккордов, потом достал со стеллажа ноты и сыграл, поначалу с запинками, потом все увереннее, ноктюрн Шопена. У него было чувство, что он еще никогда не играл так хорошо. Как будто он играл сейчас за свою жизнь. Или по меньшей мере за свой рояль.

Когда отзвучали последние такты, он некоторое время сидел, потерявшись в своих мыслях, потом аккуратно покрыл клавиши фетром, опустил крышку и направился к тому месту стеллажа, где стояла его стрекозиная вазочка. В золотом свете позднего осеннего дня она была неотразимо прекрасна.

Сколько она могла стоить? Наверняка больше, чем все, что он до сих пор относил Таннеру. Его чувство подсказывало ему, что с этой вещью он переходит в совсем другую лигу.

А вдруг отец Жоэли заметил пропажу и заявил о похищении? И если да, то разослала ли полиция торговцам антиквариатом фотографию с грифом «разыскивается»?

Он сделал то, чего не намеревался делать никогда: позвонил Жоэли.

— Ну что, по-прежнему одна в большом одиноком доме? — спросил он, когда она взяла трубку.