Приключения Оги Марча
Шрифт:
Кайо Обермарк был слишком мужественно-сдержан, чтобы объясняться со мной по поводу шума, смеха и экстатических выкриков, которые позволяла себе Софи. Однако Мими спросила:
– Что это за барышня у тебя появилась и так себя ведет?
– Сказано это было шутливо, но носик ее при этом сморщился.
Я не был готов к подобной беседе и не нашелся с ответом.
– Да, забыла тебе сказать: на днях тебя еще одна девушка разыскивала. Тянет их сюда как мух на мед!
– Что за девушка?
– Молодая, приличного вида и очень хорошенькая, красивее, чем эта, буйная.
Я подумал, уж не сменила
– А записку она не оставила?
– • Нет, сказала только, что ей нужно с тобой поговорить. Мне она показалась очень взволнованной, но, может, просто не привыкла карабкаться так высоко и запыхалась.
Вероятность появления Люси меня не слишком взволновала - я давно успокоился, - но ее визит ко мне, если он имел место, возбудил любопытство.
Я затронул тему отношений Артура и Мими, пересказав ей наш разговор с Эйнхорном. Если Эйнхорну Мими приглянулась, то сам он вызвал у нее резкое неприятие.
– Ах, этот старый пердун… - прошипела она, - который первым делом ухватил меня за ляжки! Терпеть не могу стариков, считающих, что они еще ого-го!
– Ну, ты должна его понять. Как иначе он мог приветствовать тебя и быть галантным?
– А с чего, черт возьми, этот старый калека решил, будто ему дозволяется пускать на меня слюни?
– Нет, на самом деле это потрясающий старик, я его знаю тысячу лет и очень ему симпатизирую.
– Чего не скажешь обо мне. И с Артуром он обращается ужасно.
– По-моему, если он кого и любит, так это Артура.
– Это ты так думаешь! Он его поедом ест. И моя задача сейчас помочь Артуру вырваться оттуда, пока старик не допек его окончательно из-за этого мальчишки.
– А разве мать ребенка уже вне игры?
– Я у Артура никак не могу выведать, что она собой представляет - порядочная или шлюха. Ты же знаешь, как он туманно выражается, когда речь идет о чем-то, кроме науки. Только какой же сукой надо быть, чтобы бросить собственное дитя. Если только ты не больна - на голову!
– Артур ничего тебе о ней не рассказывал?
– Это не его тема. В таких делах он больше помалкивает.
– Удивительно, что ты сумела разговорить его по поводу отца. Эйнхорн очень тяжело переживает поступок Артура. Они с Тилли надеялись на сына. А тут депрессия, да еще эта история - одно к одному. Дети возвращаются под родительский кров уже с собственными детьми, чтобы оставаться под крылышком стариков.
– А кто гарантировал Эйнхорну, что депрессия обойдет его стороной? Что ему будет легче с ней совладать, чем полякам и другим его соседям? Вот получи он какие-то привилегии - это было бы несправедливо. А сейчас, когда все равны и всем одинаково тяжко, мы и посмотрим, кто чего стоит, кто действительно лучший, а кто худший! А потом, что такого ужасного сделал Артур? Уж, во всяком случае, он не чета Фрейзеру! Фрейзер-то, говорят, вернулся к жене, и денежки, которые я дала ему в долг, считай, пропали - ведь не захочет же он признать, что чуть было не оступился! Такие, как он, и мысли не допускают о возможной ошибке, хоть в прошлом, хоть в будущем. Вчера одна моя подружка нашла в книге смешное место - сама-то я романов не читаю. «Я никогда не ошибаюсь». Это Меттерних говорил. Но то же самое мог бы сказать и Фрейзер. Наверно, он просто не способен забыться. Или, например, опоздать
– Ах вот, оказывается, в чем дело! Какие же жестокости позволяет себе Эйнхорн в отношении сына?
– Пилит его денно и нощно, все время ищет случая обидеть, оскорбить. Однажды, например, старик скармливал мальчику конфеты, а Артур сказал, что ребенку это вредно. И что, думаешь, он ответил? «Это пока что мой дом и мой внук, а если тебе это не нравится - можешь убираться отсюда!»
– Грубо, ничего не скажешь. Ну так лучше ему съехать. Зачем же он терпит такое?
– Съехать он не может. На это у него нет денег. Потом, он болен, подхватил гонорею.
– Господи! Еще того не легче! Это он тебе сказал?
– Ну, а ты как думаешь? Как бы иначе я об этом узнала? Конечно, от него.
Она так искренне улыбнулась, что, даже не знай я этого раньше, сейчас бы понял - Мими его любит безоглядно.
– Но ничего, мы прорвемся, - сказала она.
– Сейчас он лечится, и когда все пройдет, съедет от старика.
– Вместе с ребенком?
– Нет. Неужели, по-твоему, из-за какой-то полоумной дуры Артуру следует превратиться в домохозяйку?
– Если бы он дал ей денег, она, возможно, и позаботилась бы о мальчике.
– Почем ты знаешь? Ну, впрочем, наверно, это был бы наилучший выход. Не старикам же воспитывать малышей!
– Эйнхорн просил меня устроить Артура на работу в профсоюз.
Мими это известие так потрясло, что она даже не улыбнулась, лишь вытаращила на меня глаза, словно говоря: «На какие же нелепости иной раз способны люди!», после чего занялась стиркой чулок и белья, даже не удостоив меня ответом.
Артур в любом случае не мог бы приступить к работе до выздоровления, и я счел за лучшее придумать для Эйнхорна благовидный предлог отказа, сказав, что в настоящее время вакантных мест на должности, достойные Артура, у нас нет. Конечно, лишнее напоминание о надеждах, которые он некогда возлагал на сына, было для старика болезненно, но отговорка моя прозвучала убедительно - в самом деле, нельзя же предложить Артуру завалящую должность!
Что же до Люси Магнус - а я не представлял, кто бы это мог еще быть, - то меня разбирало любопытство, которое я гнал от себя, пока несколько вечеров спустя в мою дверь не постучала слабая, видимо, женская, рука. Стук этот раздался в самое неподходящее время - когда Софи Гератис болтала со мной, сидя на моей кровати в одной комбинации. Увидев, как она вздрогнула, я сказал:
– Не бойся, нам никто не помешает.
Это ей понравилось, что она и выразила поцелуем, на который я ответил под аккомпанемент пружин старой моей кровати; скрип был таким громким, что заставил бы ретироваться всякого, кроме того, кто продолжал стучать.
– Оги… мистер Марч!
– прозвучал женский голос, принадлежавший вовсе не Люси Магнус, а Tee Фенхель. Почему-то я моментально определил его обладательницу и вылез из постели.
– Эй, халат-то надень!
– воскликнула Софи, огорченная этим внезапным прекращением поцелуев из-за вторжения другой женщины.