Шрифт:
Много дивного на свете,
Стоит дверь лишь распахнуть;
Подойдите ближе, дети:
Я вам что-то расскажу…
Эдмунд Шклярский, «Много дивного на свете»
Предисловие
В разговорах со мной детки порой заявляют, что им трудно живётся. В школе долго тянутся уроки, после школы надо идти на дополнительные занятия к репетиторам, потом выполнять домашние задания, а кого-то еще ждут занятия в спортивных секциях или учреждениях дополнительного образования по линии культуры (например, в художественной и музыкальной школах). Короче
Ещё ребятки ноют, что родители отказываются дарить им дорогостоящую технику, которая вкупе именуется гнусным словом «гаджеты» – всякие там планшеты и смартфоны. Многие возмущаются нежеланием пап и мам покупать по первому требованию игрушки, шоколадки, чипсы… И вот из-за всего этого пузатая мелочь называет свою жизнь тяжёлой.
Слушаю я их и думаю: «Не знаете вы, что такое по-настоящему тяжёлая жизнь. Эх, хоть на денёк отправить бы вас во времена моего детства, когда школьники чуть ли не ежечасно сталкивались с такими испытаниями, которые современные мальчики и девочки даже и представить себе не могут!»
А жилось нам, тем, чьи школьные годы выпали на вторую половину восьмидесятых – первую половину девяностых годов, действительно сложно. Тут тебе и перестройка, и распад Советского Союза, и шоковая терапия, и прочие прелести переходного периода… И всё это в первую очередь отражалось на нас, детях, – самой незащищённой части общества. Вот об этом-то я и хочу рассказать подробнее.
Часть 1. Испытания начинаются
Глава 1. Проверка на прочность
В первый класс единственной средней школы, расположенной в нашем поселке городского типа Серебряные Пруды, я, Александр Семёнов, пошёл 1 сентября 1986 года. До этого воспитывался в домашних условиях (со мной в отсутствие родителей, которые были на работе, сидел дедушка, который научил меня читать, писать и считать), поэтому, окунувшись в новую жизнь, оказавшись в незнакомом окружении, испытал такое чувство, будто меня окунули с головой в прорубь. Хотелось выть в голос, кататься по земле, рвать волосы и биться головой об стену. «За что? За что?» – мысленно твердил я, глядя полными слёз глазами в пасмурное осеннее небо, но ответа не получал.
Что же было плохого в тех моих первых школьных днях и неделях? Во-первых, из тридцати семи детей, входивших в состав нашего 1 «б» класса, подавляющее большинство пришли из детского сада «Ручеёк», так что они уже были сплочённым коллективом со сформировавшейся иерархией, и к «домашним» детям (а таковых в классе и было-то человек пять) относились высокомерно и презрительно.
Во-вторых, учителя практически не занимались нашим образованием, пустив по сути дела всё на самотёк и проявляя в общении с детьми равнодушие и чёрствость. Меня, привыкшего к уважительному и внимательному отношению со стороны взрослых, такая ситуация просто шокировала.
Свою лепту в общую ситуацию вносило и то, что многие образовательные учреждения, в первую
Вот по этим-то причинам школа и показалась мне сущим адом. Но всё-таки мне удалось пройти экзамен на выживание – продержаться первую учебную четверть. В течение этого периода одни проблемы удалось решить, а к другим более-менее приспособиться.
Сначала пришлось разбираться с резко негативным отношением со стороны тех одноклассников, которые уже прошли суровую школу жизни в детском саду «Ручеёк». Первое время мне и Косте Ерёмину, такому же, как я, «домашнему» ребёнку (с ним мы сразу же нашли общий язык), пришлось несладко. Нас обзывали нехорошими словами, в том числе и матом, отбирали портфели и выбрасывали их в окно, толкали, ставили подножки, давали подзатыльники, хватали во время перемен с парт наши тетради и вырывали из них листы.
Однажды ученик, которого звали Геннадий Бородин, своровал из учительского стола два сухаря и авторучку без стержня, а когда пропажа вскрылась и наша учительница Наталья Михайловна Маслова стала выяснять, кто же это сделал, обвинил в содеянном меня. Можете представить, как это было обидно!.. От возмущения у меня потемнело в глазах, и я даже ни слова не мог вымолвить в свою защиту – только хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. К счастью, Наталья Михайловна не поверила Бородину и не наказала меня.
В другой раз некий Виктор Колобков, шаловливый мальчик с квадратной головой, затолкал Костю Ерёмина в каморку под одним из лестничных пролётов на первом этаже, где находился люк, ведущий в подвал, и попытался его в этот самый подвал скинуть. Если бы ему это удалось, то участь Константина была бы, пожалуй, предрешена – вряд ли этот хрупкий большеглазый парнишка смог бы выжить. Даже если бы Костя, упав вниз примерно с трёхметровой высоты (дело в том, что в подвал вели не ступеньки, а вертикальная металлическая лестница), не сломал бы себе шею, то его наверняка сожрали бы огромные крысы, в изобилии водившиеся в мрачных школьных подземельях. Но моему приятелю крупно повезло: в тот момент, когда Колобков уже готовился сбросить его вниз, в каморку за какой-то надобностью протиснулся сантехник и спас беднягу.
Был и такой случай (трагикомический по своему характеру): Александр Лыков, тщедушный, болезненный, но вместе с тем чрезвычайно гадкий субъект, смастерил дома взрывчатку и принёс её в школу с целью подложить мне в портфель. Уж не знаю, что он там понамешал, но сделал всё довольно искусно: заряд вместе с мелкими болтиками, гаечками и шляпками от гвоздей поместил в стеклянную баночку, вывел наружу шнур и подсоединил зажигалку. По его замыслу данную конструкцию предполагалось поместить в мой красивый портфель с изображённым на нём корабликом таким образом, чтобы при открытии шнур привёл в действие зажигалку, а она воспламенила взрывчатое вещество.