Приключения послушного Владика
Шрифт:
При упоминании о матери Владик покорно вздохнул и стал снимать рубашку.
— Посижу минутку, посмотрю на тебя. А то, как приехали, и не видела толком. Закрутилась на заводе… Как ты тут, не скучаешь по дому?
— Что вы! — с наслаждением вытягиваясь под прохладной простыней, сказал Владик. — Здесь интересно.
— Не обижают ребятишки-то?
— Нет. Вместе ходим. Купаемся.
— А Егорка? Он у меня горячий, кулакастый.
— Он, тетя Нина, молчит все. Один сидит. Извилинами, говорит, шевелю.
— Это уж
Владик тихо сказал:
— Мне дядю Ваню очень жалко. Неужели он всегда-всегда будет так лежать? — Владик прижался щекой к тетиной руке. — А если еще раз сделать операцию? Тетя Нина, а вдруг поправится? Ведь может он поправиться?
— Будем пытаться, Владик, будем… Добрая душа у тебя. Спи, мой хороший. Не буду мешать, а то не выспишься. Закрывай глаза.
Владик послушался, закрыл глаза. А что толку? И пять минут пролежал, и десять, на бок перевернулся — не идет сон. Четвертый день гостит, а кажется, будто месяц живет. Как на экране, возникают лица ребят, Наташи, лицо дяди Вани с глазами, следящими за каждым, кто находится в комнате. Глаза у него светло-карие, с угольными точками зрачков. Живые, даже веселые глаза, и сколько в них в то же время печали. А может, все-таки поднимется дядя Ваня? И встанет, как все люди, на свои ноги? Как было бы хорошо! Владику казалось: ничего бы он не пожалел ради этого. Потребовали бы: отдай палец — отдал бы. А руку?
Представлять, как у него отрезают или отпиливают руку, было так страшно, что Владик не просто закрыл, а зажмурил глаза.
Рыбалка
Ни мычать, ни брыкаться Владику не пришлось. Всего-навсего лишь схватился за нос, потер его, чихнул и… проснулся. В горенке с оконцем, где ему отвели место, был полумрак. Владик на миг даже усомнился: а спал ли он? Может, еще вечер? Однако тихий, с отчаянным усилием придушенный смех тотчас все объяснил. Это же Наташа! Пришла будить его.
Стоя над ним, Наташа зажимала ладошкой себе рот, чтобы не рассмеяться во весь голос.
— Доброе утро! Видишь, какой хороший будильник у меня. — И пушистой, пахучей веточкой укропа она провела у Владика под носом.
И вновь рука его судорожно метнулась к лицу, он чихнул во второй раз и теперь уже проснулся окончательно.
— Надо вставать?
— Пора. Слышишь: плотва по воде хвостом бьет?
Владик прислушался. Потом сообразил и сам засмеялся:
— Разыгрываешь.
— Открывай рот!
— А зачем? Пауком хочешь накормить?
— Открывай. А то не получишь…
Наташа положила в открытый рот Владика самый вкусный — из середины — кусочек пирога. Он пожевал, проглотил с наслаждением и сказал:
— Спасибо.
— Не за что. Одевайся. Скоро солнце покажется.
Никогда еще так рано Наташа не выходила
Но пока собирались они, да еще выпили по чашке молока с малиновым пирогом, солнце тоже не дремало. Готовясь выкатиться из-за горизонта, оно желтой медью закрасило часть неба, старательно вымело в вышине звезды и притушило серебряный блеск кружочка луны с обломанным краешком.
Всего на минуту-другую и опоздали Наташа с Владиком.
Когда вышли из проулка и когда вскоре им открылась розовеющая ширь озерной глади, то с правой стороны она была словно перехлестнута шелковой малиновой лентой. На конце этой ленты, чуть оторвавшись от воды, висело солнце. Непривычно большое, круглое, еще не набравшее ослепительной, яростной силы, оно казалось будто нарисованным, и смотреть на него можно было не жмуря глаза.
Ноги у Владика сами остановились. Красота-то! Повыше малинового солнца стайкой застыли золотисторозовые перышки облаков. А тихо как! Ничто не колышется. Вот птица где-то защелкала, тепловоз на железной дороге, а на окраине поселка петух вспомнил об утренней побудке. Снова тихо…
Наташа ни о чем не спрашивала, не говорила. Она и сама засмотрелась, заслушалась.
— Ну, пошли, Владик, — довольная его ошеломленным лицом, напомнила она и качнула бамбуковым удилищем. — Самый клев сейчас…
Они расположились за ольховыми кустами, близко подступавшими к воде. На вбитых кольях, черно отражаясь в зеркале воды, лежали дощатые невысокие мостки. А рядом морщинистой корой темнел кряжистый ствол дерева — отличная опора на заболоченной кромке берега. Место что надо. Только стали разматывать удочки — вдруг и плеснуло невдалеке. Упруго, сильно.
— Большая! — взволнованно прошептал Владик и, поскорее вытащив из банки червяка, принялся насаживать его на крючок. А червяк не так прост — никак не хотел насаживаться, извивался во все стороны, вытягивался в струнку.
Наташа, стоявшая на мостках, взмахнула удилищем, и белесая жилка вместе с наживкой и поплавком булькнула метрах в четырех от берега. Ловко! Через минуту и вторая красная шапочка замерла на воде. Владик с облегчением вздохнул и уставился на свой поплавок.
Три минуты прошло, пять… Да, если не клюет и поплавок лежит на воде, как мертвый, то надолго ли хватит терпения? Владик потер шею, отогнал от лица надоедливую мошку.
— А какая еще рыба здесь водится? — спросил он.
— Плотва, окунь…
— А караси?
— Это само собой. И налимы. Ротище во какой, что ворота.
Еще о линях вспомнила Наташа, о карпах, чьих мальков по весне запускают в озеро. Только сейчас ни одна из этих рыб почему-то не спешила отведать червяков, собранных Владиком.
— А видишь, там… — Владик указал в сторону, где ярко отражалось в воде солнце. — Что это разными цветами там светится? От бензина, да?