Приключения послушного Владика
Шрифт:
— Не бойся, — ощущая локтем, как гулко стучит сердце Владика, шепнул Егорка. — Мы им сейчас…
Он не договорил. Впереди задвигалось, зашуршало, и вдруг совсем рядом от лежавших ребят что-то шлепнулось на землю и с треском, как хлопушка в новогоднюю ночь, разорвалось перед их лицами.
Ни огня, ни искр, ни осколков, и все же глаза чем-то запорошило, послышался резкий горчичный запах. От страха Владик обомлел, рот будто заткнули пробкой, не мог дохнуть. И ошарашенный Егорка здорово растерялся. Свисток выронил, а про фонарик он просто забыл. Вдобавок запутался
Потом лучик пробежал по стволам берез, осветил щит, мирно стоявший на прежнем месте. Егорка направил свет на приятеля, и фонарик в руке его задрожал.
— Ы-ы-ы… — странные, булькающие звуки зародились у Егорки где-то внутри, словно в глубине вулкана, собиравшегося извергнуть на поверхность лаву и камни.
— Ты чего? — испуганно спросил Владик. — Егорка! Ты с ума сошел? Слышишь?
Егорка обернул фонарик на себя. Лишь белки глаз блестели на его лице да сахарно сверкали зубы, оскаленные в нервном, непрекращавшемся смехе. Лицо Егорки было чернее самого черного негра Африки.
У киоска с мороженым
Утром, не дожидаясь прихода Сережки и Толика, провели самое тщательное обследование места происшествии. Оно прояснило немало любопытных подробностей:
а) граната представляла собой бумажный пакет от сахарного песка, что удостоверялось фиолетовыми буквами с обозначенной ценой: «1 кг. 78 коп»;
б) по всей вероятности, бумажный пакет разорвался в момент удара о землю;
в) граната была начинена пылевидной смесью из печной сажи, золы и горчичного порошка;
г) падение гранаты произошло в неполных двух шагах от лежавших;
д) бросавший гранату находился в шестнадцати шагах. Об этом говорит сильно примятая трава с четким углублением от каблука;
е) дальность полета увесистой гранаты свидетельствует о том, что бросавший был человеком физически сильным, а точность попадания совершенно ясно доказывает: он хорошо знал, куда метать свой снаряд.
О многом рассказал бумажный пакет, припудривший черной сажей траву. Лишь одно оставалось загадкой: кто же был этот бросавший?
— Витькина работа, — уверенно сказал Егорка, осторожно завертывая в газету «вещественные улики» — разорванный пакет с остатком черной, вонючей смеси.
Присев на корточки, Наташа ощупала след от вдавленного каблука, задумчиво поцокала языком:
— А Витька в кедах ходит. Синие кеды, еще новые. А шнурки белые.
— Ну и что? — спросил Егорка.
— След острый. Как от ботинка.
— Думаешь, ботинок у него нет? В школу один раз даже на высоких каблуках приперся. Все ребята ходили смотреть.
— А что учителя?
— Да уж что-нибудь сказали. Больше не приходил.
— И у нас в школе не разрешают, — заметил Владик.
— Ты вот на Витьку говоришь, — сказала Наташа. — Но разве докинул бы он пакет?
— Запросто! — сказал Егорка. — Витька в их классе самый сильный. Баскетбольный мяч, знаешь ведь, —
— И как? — подняла Наташа глаза на брата.
— Что как?
— Попадает?
— Как выйдет. Может и зашвырнуть.
Наташа поднялась и, покачивая юбочкой, ступая осторожно, чтоб не запачкать сажей красные босоножки, подошла к Владику, встретилась с его настороженным взглядом и вдруг звонко, неудержимо залилась смехом. Выговорила сквозь смех:
— Представляю… лежите, приготовились… а тут… бемц!.. Бомба!
Вчера вечером, увидев черное лицо Владика, Егорка и сам не выдержал — захлебнулся нервным, каким-то утробным хохотом. Но то сам. Да еще в такую минуту. Тогда и очуметь можно было, заикой стать. А ей-то чего смешно? Сейчас.
— Сама перестанешь, — сердито сказал Егорка, — или помочь?
— Не злись, — обернулась к нему Наташа. — Как одеяло постирать, так меня просил.
— Обойдусь!
Напрасно, конечно, Егорка кипятился. И спорить нечего: эта вчерашняя история — почище любого анекдота. Облапошил их Витька. Ох, облапошил! Выследил, подстерег, гранату начинил, все рассчитал. Сейчас со своим Петром, наверно, со смеху помирают. Если только в самом деле это Витька. Но как узнать точно? Вот и улики собрал, и след нашел. А толку? Собака? А где возьмешь ее? И что она сможет? У Витьки — своя собака, Рекс, как тигр, злющий. Лая да рыка на весь поселок будет. Тем и кончится… Эх, сюда бы тех знатоков, которые следствие ведут по телевизору! Они бы уж точно раскопали.
Горько жалел командир, что мысль об арканной петле пришла ему в голову вчера так поздно. Может, сейчас бы и не гадал, не мучился. Или просто зажечь бы фонарик. Бы да кабы! Разве мог он знать…
Граната, брошенная неизвестным лицом, почему-то ни у кого не вызывала ни гнева, ни даже простого осуждения. Егорка уже досадовал про себя: надо было бы утаить эту неприятную историю. А как утаить? Если бы с ним одним это произошло — тогда легче. К тому же одеяло оказалось все испачканное, черное. И самим где-то отмываться надо было. А без мыла и пробовать нечего. Да ночью, в темноте.
В общем, анекдот получился. Еще хорошо, что соседи на улице не знают. А то и со двора не выйдешь.
И главное, неизвестно — кому физиономию за это бить. Витьке с Петькой? Но ведь доказать надо.
На следующий день видели эту двоицу. Пошли к магазину, мороженое купить. Сидят, неразлучные, на заборчике, лижут эскимо, довольны, улыбаются. Егорка сразу посмотрел на Витькины ноги. Точно: кеды синие, шнурки белые. Глазастая Наташка!
Хотелось Егорке, ах, до чего же хотелось, зуд в ладонях почувствовал, ноги просились — подойти к ним и без никаких объяснений, угроз поднять руку и… нет, не ударить по нахальным, противным лицам, а просто легонько и вдруг подтолкнуть их назад, чтобы с заборчика — кверху ногами, кувырком. А там видно будет — драка так драка. Но вспомнил Егорка отца и только вздохнул, прошел мимо, к киоску, пестревшему всяким мелким товаром за квадратами чистых стекол.