Приключения русского дебютанта
Шрифт:
— Владко, выйди, — приказал Рыбаков. — Мы среди друзей. Иди!
Сначала они разоружили серба, а потом и вовсе выставили его за дверь. «Смерть! — вопила Владимирова страхо-денежная железа. — Смерть — прямая противоположность деньгам!»
— Начнем, пожалуй, с тоста за Сурка, — сказал Мелашвили, — нашего друга и благодетеля, нашего могучего горного орла, парящего над степью… На здоровье!
— За его здоровье! — улыбнулся Владимир, вцепившись в рюмку. И чему он, к чертям собачьим, улыбается? Ох, Володя, держись!
— За его здоровье! — выкрикнул Рыбаков.
— За его здоровье, —
— Хочу спросить тебя, Владимир, — продолжал обворожительный Мелашвили. — Я слыхал, ты учился в университете, так что, наверное, сумеешь ответить. Такой вопрос: кто на этом Божьем свете может сравниться в гостеприимстве и щедрости с грузинским народом?
Вопрос был явно с подковыркой.
— Никто… — начал Владимир.
Но Мелашвили перебил его:
— Сурок! И в доказательство Сурок посылает тебе пятьдесят блоков сигарет «Данхилл». Пушка, принеси курево! Взгляни. Пятьсот пачек Десять тысяч сигарет. Упакованных в целлофан, чтобы они оставались свежайшими.
«Данхилл». Их можно запросто сбыть по два доллара за пачку. Владимир откроет ларек на Бродвее и, блистая иммигрантским акцентом, начнет зазывать очумевшие массы: ««Данхилл»! «Данхилл»! Стопроцентное качество, высший сорт! По особой цене! Только для вас!» Он заработает кругленькую тысячу долларов, которая вместе с пятью сотнями, что дал ему Рыбаков, составит $ 1500 за день.
А теперь, если вычесть эту сумму из $ 32 280, необходимых, чтобы Франческа любила его вечно, получится… Дайте подумать, восемь минус ноль равно восьми, один в уме… Математика — коварная штука. Владимиру никогда недоставало терпения с ней управиться.
— Спасибо, мистер Мелашвили, сэр, — сказал Владимир. — Но, право, я не заслуживаю подобных милостей. Кто я такой? Ничем не примечательный молодой человек.
Мелашвили, подавшись вперед, потрепал Владимира по волосам, ставшим мягкими и податливыми от шампуня Фрэнни — настоящего «Санрайз», производимого для здешних аборигенов.
— Какие благородные манеры, — похвалил грузин. — Ты поистине дитя Санкт-Петербурга. Будь любезен, возьми «Данхилл». Наслаждайся европейским качеством и добрым здравием. А теперь могу я задать еще один вопрос? Что носит наша золотая молодежь на запястьях?
Вопрос поставил Владимира в тупик.
— Трудно сказать. Наверное…
— Лично я думаю, — пришел на помощь Мелашвили, — что нет ничего лучше «Ролекса». Недавно приобретенного в Сингапуре. Абсолютно законным путем. Номер с крышки стерт.
Еще лучше. По меньшей мере полторы тысячи у скупщика краденого на Орчад-стрит. Вместе с предыдущей добычей получается ровно три тысячи.
— Я принимаю «Ролекс» с тяжелым сердцем, — произнес Владимир, — ибо как я смогу отблагодарить вас за доброту?
«Э, неплохо!» Владимир начинал входить во вкус. Он отвесил легкий поклон в той манере, в которой все здесь любили кланяться — грузины, русские, сербы.
Он не мог не признать, что иметь дело с этими людьми одно удовольствие. Они казались куда более вежливыми и культурными, чем озабоченные работой американцы, заполонившие город, где жил Владимир. Верно, в свободное время они, скорее всего, творят всякое прискорбное
— Не нас надо благодарить. Мы здесь ни при чем, — посуровел Мелашвили. — Мы — лишь простые морские путники. Сурка! Вот кого надо благодарить. Не так ли, Александр?
— Да, — подтвердил Рыбаков. — Давайте все поблагодарим моего Сурочка.
Грузины пробормотали «спасибо», но Рыбакову этого было явно недостаточно.
— Давайте проведем опрос! — вскричал он. — Как на том ток-шоу с шикарной шварцевой бабой [20] . Пусть каждый скажет, почему ему так нравится работать с Сурком. — Рыбаков сунул Пушке воображаемый микрофон. — Тебе слово!
20
Имеется в виду знаменитое ток-шоу афро-американки Опры Уинфри.
— Ы?
— Пушка!
— Ну, — протянул Пушка, — в общем, я хочу сказать, что мне нравится работать с Сурком.
— Нет, ты уточни, — настаивал Вентиляторный. — Мне нравится Сурок, потому что?..
— Мне нравится Сурок, потому что… — Минуты две стояла такая тишина, что Владимир даже расслышал мускулистое тиканье своего нового «Ролекса». — Он мне нравится, потому что… Потому что он душевный, — закончил Пушка, ко всеобщему облегчению.
— Хорошо. А теперь приведи пример.
Пушка потеребил усы и обернулся к Мелашвили. Тот ободряюще кивнул.
— Пример. Надо привести пример. Дайте подумать… Ладно, вот вам пример. Давно, в восемьдесят девятом, мой брат решил заняться обменом валюты на черном рынке, и не где-нибудь, а на московском Арбате, отлично зная, что эту территорию Сурок уже объявил своей…
— О нет! — раздалось несколько голосов. — Помоги ему Бог!
— Вы правы, ожидая самого худшего. — Голос Пушки крепчал по мере того, как он приближался к морали повествования. — Но Сурок не убил его. Мог бы, но он всего лишь забрал у него жену. И очень хорошо, потому что кто только эту жену не брал. Уж такой она была женой. В общем…
— В общем, он преподал ему урок, не прибегая к насилию, — поспешил закончить за Пушку Мелашвили. — Твое доказательство принято. Сурок — душевный!
— Да, — забормотали грузины. — Сурок — душевный.
— Отлично! — похвалил Рыбаков. — Хороший пример, и рассказ складный. Молодец, Пушка. Но продолжим опрос. Даушвили, что скажешь?
— Скажу, что… — Здоровяк разглядывал Владимира, выгибая покрытую коростой бровь, покуда она не стала похожа на лежащего на боку морского конька; нечто подобное Владимир видел когда-то в аквариуме, а может быть, только во сне.