Приключения русского дебютанта
Шрифт:
— Маленький квартал! — Владимир не уставал радостно удивляться, когда его родной язык пересекался со столованским.
Но почему такое уничижительное имя для столь великолепных окрестностей? Коэн не знал ответа.
Там, куда они направлялись — к «морю шпилей», виденному Владимиром утром, при первом набеге на Праву, — находился Старый город. К югу шпили редели, крыши блестели сдержаннее и надо всем, словно призрак каучукового комиссара, грозно высилась гигантская галоша на Ноге — то был Новый город. Собственно, не такой уж он новый, пояснил Коэн, просто основан всего-то в четырнадцатом веке.
— А что там, в Новом городе? — спросил Владимир.
— К-март, — шепнул Коэн с почтительной издевкой.
В Старом городе, средь
Пока Владимир предавался размышлениям, не забывая кивать речам Коэна, окружающая среда начала меняться к лучшему. На сцену вышел диксиленд, состоявший целиком из столованцев; тусовка зашевелилась, хорошенькие мраморные столики заполнились хорошенькими мальчиками и девочками, а уголок Коэна превратился в место паломничества.
Позже Владимир не мог вспомнить, со сколькими прекрасными сыновьями и дочерями Америки он познакомился в тот вечер. Он лишь помнил, что был подчеркнуто холоден и немногословен, снова и снова пожимая протянутые руки, когда Коэн представлял публике Владимира Гиршкина, международного магната, искателя талантов и будущего поэта-лауреата.
Мало кто понял, что он за птица. Владимир не расстроился. А что он сам понял про новых знакомых? Прежде всего, они составляли довольно однородное сообщество — белые американцы из среднего класса с модной неудовлетворенностью (из общих знаменателей последний был наименьшим). Им, рожденным в Америке, не приходилось биться над вопросом, кем быть: альфа-обывателем или бета-иммигрантом; пять поколений состоятельных предков наделили молодых американцев законной привилегией — позволить себе роскошь вторичности. И здесь, в сказочной Праве, они держались вместе, повязанные общей усредненностью, словно горошины из одного стручка, выращенного где-нибудь в графстве Фэрфэкс, словно многочисленные Ромулы и Ремы, явившиеся на свет в эпоху демографического взрыва и сосавшие одну и ту же волчицу. Но для явных аутсайдеров вроде Владимира правила были иными; таким, как он, надо было совершить нечто выдающееся — продирижировать в Большом, написать роман, построить финансовую пирамиду, — чтобы заслужить хотя бы толику признания.
Владимир обратил внимание на их манеру одеваться. Некоторые носили фланелевые костюмы — мода, успевшая расползтись из Сиэтла по всей стране в последний месяц пребывания Владимира в Штатах. Но и стиль «шикарный лох», самый ценный дар Франчески, тоже присутствовал. Если рубашка, то в обтяжку, свитер — толстенный, очки — в увесистой роговой оправе, а волосы либо уложены с экстравагантностью семидесятых, либо прилизаны, как в пятидесятые. Однако насколько моложе Владимира были эти модники! Двадцать один, двадцать два максимум. Кое-кого, наверное, не стали бы обслуживать в американских барах. По возрасту Владимир годился им если не в профессора, то уж по крайней мере за руководителя семинарских занятий мог бы сойти.
Тем не менее он не собирался сдаваться. С годами приходит мудрость. Владимир уже представлял, как его произведут в ветераны общины. Почему нет? Несмотря на относительную молодость, новым лохам мешало развернуться воспитание, полученное в демографически серых пригородах; Владимир же — бывший ньюйоркец, а значит, отвязный по определению.
С Александрой дело пошло легче. Высокая, стройная, темноволосая, с круглым, банально-хорошеньким личиком, доставшимся от средиземноморской прабабки, и строгой линией маленькой груди, она походила на Франческу (осмелься Владимир допустить такую мысль), отличаясь от нее лишь высокими скулами, длинными натуральными ресницами, загибавшимися вверх двумя параболами. У Фрэн красоту надо было сначала отыскать, а потом влюбиться в изъяны; Александра же со своими стандартными прелестями отлично бы смотрелась в паре с красавцем Коэном. И судя по тому, что писатель не сводил глаз с очертаний ее тела, обтянутых — при том, что нижнее белье отсутствовало, — узким черным свитером с высоким горлом и того же цвета легинсами (никаких шикарных обносков, спасибо), Коэна посещали те же мысли.
Не успели Владимира представить, как Александра схватила его за голову и ткнула пушистой растительностью в мягкую обнаженную часть шеи под подбородком.
— Привет, дорогой! Много слышала о тебе!
Слышала? От кого? Владимир познакомился с Коэном три часа назад.
— Идем! Идем со мной! — Взяв за плечи, она потащила Владимира к гобелену эпохи модерн, висевшему на обитой бархатом стене: длинные разноцветные лебяжьи перья обрамляли, причудливо изгибаясь, сильно стилизованное «Оплакивание Христа». Ох уж этот старый добрый модерн, подумал Владимир. Слава богу, абстрактные экспрессионисты с компанией зарубили это аляповатое чудище.
— Смотри! Смотри сюда! — кричала Александра хрипловатым, прокуренным голосом. — Пструха!
Что? Да какая разница… Александра была великолепна. Какие ключицы. Они выпирали из-под свитера. Она сама была как лебедь. Красная помада на губах, черная водолазка. Чистое хайку.
— Ты видел раньше Адольфа Пструху? Я на нем просто помешалась. Загляни в мою сумку. Загляни! — И правда, сумка была набита иллюстрированными книгами про этого малого на букву «П». — Понимаешь, Пструха на самом деле не был столованцем. Он принадлежал к группе «Словене Модерна». Тебе знакомо словенское искусство? О, приятель, мы обязательно съездим в Любляну. Нельзя лишать себя такого! Так вот, этого Пструху в Праве высмеяли. В начале 1900-х Права была дико реакционным городом, вонючая дыра Австро-Венгерской империи. Но…
Она заговорщицки склонила голову и прижалась ключицей к плечу Владимира, и он ощутил внушительный вес ее телесной брони, ничем не стесненной груди.
— Но лично я считаю, что столованцы смеялись над его фамилией. «Пструх» по-столовански значит форель. Адольф Форель! Это уж чересчур! Не согласен? Скажи, а ты когда-нибудь ловил форель? Знаю, вы, русские, любите порыбачить. Я как-то ездила на рыбалку в Карпаты с одним французом, который знаком с Житомиром Мельником, премьер-министром, и точно знаю, что этот лягушатник заинтересуется вашим «ПраваИнвестом». Хочешь, познакомлю? Можно вместе поужинать. Или встретиться в обед, если ты сильно занят. Либо… в последнее время я стараюсь не просыпать завтрак.